На твоей орбите - Эшли Шумахер

Эбигейл ломает все известные мне шаблоны. Когда она запускает двигатель, из колонок раздается не ожидаемая попса, а буквально симфония. После музыки приятный мужской голос объявляет, что мы слушаем классическое радио и, если мы хотим «наслаждаться хорошей музыкой бесплатно», мы можем сделать пожертвование в благотворительный фонд, зарегистрировавшись на сайте и оформив ежемесячные взносы.

Я никогда особо не любила классическую музыку. Да, она очень значимая и умная, но не мое. Хоть это я о себе знаю.

Но, мне кажется, я могла бы ее полюбить. Если бы по-настоящему дружила с Эбигейл, а не тащилась за ней почти против воли.

На светофоре начинается следующая мелодия. Эбигейл возбужденно наклоняется, шлепает Сэма по руке и поворачивается ко мне.

– Эта, – заявляет она со ставшим привычным ударением на каждом слове, – просто бомба.

«Бомбой» оказывается какая-то скрипичная композиция Чайковского. Эбигейл подпевает так, словно это популярный хит, а она – главная бэк-вокалистка.

Сэм поворачивается, едва не задев ее раскачивающиеся плечи, и хочет что-то сказать, но Эбигейл перебивает:

– Нет! Стой, стой, стой! Лучшая часть. Не прослушай.

Не скажу, что она неправа. Играет та же мелодия, что и последние несколько минут, но громче в три раза и всем оркестром. Тяжело не проникнуться, хотя это всего лишь струнные без малейшего намека на Тейлор Свифт.

– Ты права, – говорю я ей. – Бомба.

– О господи, – говорит Сэм. – Не поощряй ее.

От его тона почти смешно, но я слышу неприятную твердость за словами.

Эбигейл вновь шлепает его по плечу, не замечая резкости в его голосе.

– Видишь? – говорит она. – Нова со мной согласна, потому что Нова – умница.

– Нова согласна просто потому, что проявляет вежливость, – парирует Сэм.

Эбигейл не замечает его слегка воинственный тон – в отличие от меня. Если подумать, с тех пор как мы сели в машину, он половину времени ворчал. Может, даже три четверти.

Жалеет, что смешал «до» и «после»? Что мы не остались… кем мы там были и не продолжили тоскливо смотреть друг на друга в коридорах и притворяться, что ничего не будем с этим делать?

От этих мыслей и я, кажется, становлюсь хмурой. Похожим тоном добавляю:

– Я говорю не просто из вежливости. Хорошая была песня.

– Композиция, – поправляет Эбигейл.

– Композиция, да, – говорю я.

Мы заезжаем на парковку у потрепанного «Джейси-Пенни». Надо забыть про случившееся, про то, как Сэм вымещал свои чувства на Эбигейл, но я не могу.

Особенно когда он добавляет:

– Я бы слушал что угодно другое.

Вот опять этот цирк. Неприятное чувство расползается внутри. Он говорит так презрительно, так… не похоже на Сэмми.

Мне становится немного страшно, словно впереди сидит чужой человек, который не знает про Улиткоград, про пикники, не знает ничего.

Словно он притворялся, и теперь, когда мы не прячемся за заборами и встречами клуба натуралистов, наша дружба закончится.

От испуга я говорю довольно резко:

– Тогда домой можешь ехать с Лисом и Лиэнн.

Эбигейл, похоже, считает, что ссоримся мы в шутку, как львята, которые бьют друг друга, не выпуская когтей.

– Вы двое, – она смеется, словно мы с Сэмом всегда были «двумя», – не драться в моей машине. Я только почистила салон.

Может, мы и правда ссоримся понарошку. Может быть. Но это не похоже на игру.

Мы играли, когда копали норки для наших улиток. Мы играли, когда смотрели друг на друга и смеялись без причины.

Мы не играем, когда хмуримся друг на друга, пока девушка Сэма распинается о классической музыке.

Если кто и замечает, что мы с Сэмом не разговариваем по пути с парковки в торговый центр, то решает промолчать.

* * *

По ощущениям мы примеряем платья несколько часов, хотя телефон утверждает, что прошло всего тридцать минут. Лиэнн уходит на поиски туфель для своего платья («для полного эффекта»), и в примерочной остаемся только мы с Эбигейл.

Из зала доносятся низкие голоса Сэма и Лиса, но они так далеко, что мы с Эбигейл как будто правда одни.

Она примеряет платье на размер больше нужного. Волшебным образом она подоткнула его так, что платье село идеально. Я наблюдаю, как она крутится перед зеркалом, сооружая идеальный наряд, который не собирается покупать. Сидя на крошечном стульчике в углу самой большой примерочной в таком же замысловатом розовом платье, я ощущаю, будто мы снимаемся в эпизоде «Бриджертонов».

– Прости насчет Сэмми, – говорит Эбигейл.

Меня так удивляет извинение, которое вовсе не она должна была приносить, что я не успеваю ответить. Эбигейл продолжает:

– Он бывает таким, раздражительным. Обычно он другой, клянусь. Просто иногда… – Она замолкает.

Я знаю ответ на свой вопрос, по крайней мере ответ Сэма, но мне хочется услышать версию Эбигейл.

– Как вы начали встречаться?

Эбигейл улыбается:

– Звучит банально, но клянусь, этот мальчишка меня спас. Пригласил меня на бал после того, как мой парень мне изменил, но дело не только в этом.

Ее взгляд странно затуманивается.

– Не хочу ударяться в философию, – она смеется, – но тебе, типа, не страшно? Быть старшеклассницей? Я знаю, ты еще не в двенадцатом, но… – Она замолкает, вздыхает. – Короче, иногда мне очень, очень, очень страшно думать о будущем, я не знаю, куда я иду и что делаю, но Сэм помогает мне обрести баланс. Потому что, что бы я ни выбрала, он меня поддержит, как и я поддержу его, понимаешь?

Лиэнн вернется в любую минуту. Наверняка есть более элегантный способ произнести слова, которые крутятся у меня в голове, но я его не нахожу, поэтому говорю как есть.

– Меня тоже бросили. – Я сжимаю в руках бледный шифон платья. – Так что понимаю. А еще понимаю твой страх о будущем.

И это правда. Когда она выложила свои тревоги, мне показалось, будто мы с ней параллельные версии друг друга. Обе по разным причинам боимся будущего, обе не можем представить, что ждет нас после школы.

– Надеюсь, ты найдешь своего Сэма, который тебе поможет. – Эбигейл улыбается мне. – Не все парни похожи на тех лузеров, которые нам изменили. Им же хуже. Мы классные.

Смелое заявление от человека, который совсем меня не знает, и тем не менее я улыбаюсь в ответ. Внутри все сжимается, потому что я осознаю один неоспоримый факт: Эбигейл замечательная и не заслуживает того, чтобы ее парень и его старая подруга занимались… чем мы занимались за ее спиной. Конечно, она этого не заслуживала бы, даже если бы не была таким хорошим человеком, но она хорошая, и от этого только хуже.

Лиэнн стучит в дверь примерочной, и я поворачиваюсь открыть, замечая в зеркале застывшую на лице улыбку.

* * *

Сэм

Цунами вернулось. Я пытаюсь с ним справиться, но, похоже, превращаюсь в своего отца.

Не дядю-отца. Биологического. Который кричал, и швырялся вещами, и был ужасным, страшным человеком.

Я ходил к психологу и знаю, что превращение в отца – это мой выбор, но еще знаю термины «травма поколений» и «реактивное ПТСР» и боюсь, что, несмотря на все усилия придерживаться плана, я буду вести себя, как отец.

Я никогда и никому не причинял физическую боль. По крайней мере специально. (Футбол – спорт жесткий, нам всем прилетает.) Но я лучше многих понимаю, что иногда слова ранят не хуже кулаков. Звучит как цитата из детского мультфильма, но это правда.

С тех пор как мы вышли из машины, Нова не сказала мне ни слова. Справедливо. Я вел себя как осел, и все из-за дурацкой радиостанции. Я бы тоже с собой не разговаривал.

Я не оправдываюсь, но, пока я ехал в машине рядом с Эбигейл, как ездил уже сотни раз – только теперь на заднем сиденье была Нова, – мне казалось, что я попал в альтернативную вселенную, где все, чего я хотел, и все, что мне мешало, швырнули в блендер и получилось вот это.

Мы с Новой знали, что это неизбежно. Понимали, что не сможем бесконечно притворяться, что не замечаем друг друга в школе, что однажды нас добьет или присутствие Эбигейл, или вопросы Лиса, или недоумение родителей и нам придется выработать новый план