Прикосновение хаоса - К. Холлман

— Я не лгу, — шепчу я, дрожа, но держась прямо.

— Значит, ты действительно собираешься стоять здесь и говорить мне, что совсем не волнуешься?

Я почти ненавижу его за это. Никому не нравится, когда его ставят в неловкое положение, особенно когда кто-то смотрит на него так, как он смотрит на меня. Как будто во всем этом есть моя вина. Я не просила об этом. Я не просила влюбляться в него. Я также не просила за всю боль в его прошлом.

— Я здесь, чтобы помочь тебе пройти через это.

Отрывисто рассмеявшись, он поворачивается ко мне спиной.

— Это не ответ.

— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Я хочу, чтобы ты сказала, что воспринимаешь меня всерьез, — ворчит он, ударяя кулаком по ладони, — и впредь будешь держаться подальше.

— Я не могу тебе этого обещать.

Он медленно поворачивается, и почему-то пустое выражение его лица пугает меня больше всего. Как будто он ничего не чувствует. Как будто он пустой, даже когда смотрит на меня.

— Я не хочу тебя видеть.

— Я знаю, что это неправда.

— Так и есть. — Его взгляд становится холодным и жестким, когда он скользит по моему телу, но на меня смотрит не Ривер. Есть разница. Я чувствую это. — Прекрати говорить мне, что правда, а что нет. Я знаю, что говорю. И я знаю, что хочу, чтобы ты ушла и не возвращалась. Поняла? Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, подальше от меня.

— Я не могу…

— Мне похуй, что ты думаешь, что можешь, а чего не можешь! — ревет он, и этот звук заставляет меня вздрогнуть и обхватить себя руками. — Я не хочу тебя видеть! Поняла? Какая часть этого тебе не понятна? Убирайся отсюда нахуй и оставь меня в покое!

Он не это имеет в виду. Я знаю, что он не это имеет в виду. Но насколько жалко с моей стороны оставаться рядом и настаивать, что я знаю, чего он хочет лучше, чем он сам? Особенно когда он смотрит на меня так, как сейчас, словно ненавидит один мой вид. Что, если он действительно ненавидит, а я просто не хочу смотреть правде в глаза? Я думаю, если человек проводит достаточно времени взаперти, он может думать о самых разных вещах, о которых иначе бы и не подумал. Он может даже поверить, что говорит искренне.

Я, должно быть, я двигаюсь недостаточно быстро, поэтому он рявкает:

— Что ты так долго? Сейчас же! Убирайся к черту с моих глаз!

Со слезами, застилающими горло и затуманивающими зрение, я, спотыкаясь, бреду по коридору между рядами камер. У меня так холодно внутри, я дрожу, мне стыдно за себя за то, что я все еще хочу его так, как хочу. Даже после того, как он использовал мое тело, я хочу его. И я не знаю, что делать с этим чувством. Это не может просто исчезнуть, это не что-то такое глубокое, как то, что мы делили раньше.

К тому времени, как я оказываюсь на первом этаже дома, у меня есть единственная задача: добраться до своей комнаты прежде, чем кто-нибудь увидит меня и заинтересуется, что произошло. Не знаю, смогла бы я с этим справиться или нет. Одно дело, когда Рен унижает меня, и его крики все еще звучат у меня в ушах, но показывать кому-либо, как я разрушаюсь? Я не справлюсь с этим.

Ну и, конечно, кто случайно спускается по лестнице, когда я подхожу к ней?

— Скарлет? — Папа хватает меня за руки, прежде чем я успеваю пройти мимо него, и я, должно быть, ужасно выгляжу, если он так волнуется. — Что случилось? Это Рен? Он сделал тебе что-нибудь, что причинило боль?

— Не так, как ты думаешь. — Я провожу рукой по щеке, чтобы смахнуть слезы, которые потекли. — Он не хочет меня видеть. Он сказал мне уйти и не возвращаться. — Я знаю, что в глубине души папа хочет именно этого. На самом деле, не настолько. Не похоже, чтобы он тайно желал, чтобы я держалась подальше от Рена.

Он нежно, даже немного неловко, похлопывает меня по рукам. Он не из тех, кто любит обидчивость.

— Мне неприятно видеть, что ты так себя чувствуешь, но ты должна знать, что он прав.

— Я знала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде.

— И ты не должна удивляться, что ты — мой главный приоритет. Твоя безопасность важнее всего на свете. И если Рен полон решимости держать тебя подальше от себя, это говорит мне о том, что он так же сильно заботится о твоей безопасности, как и я. Я уверен, что это к лучшему — дать ему пространство.

Я не могу не согласиться более решительно, но что мне прикажете делать? Спорить с ним — все равно что спорить с кирпичной стеной. Я могу сказать ему только то, что, я знаю, он хочет услышать.

— Да. Наверное, ты прав.

— И кто знает? Возможно, через несколько дней он придет в себя и посмотрит на вещи по-другому.

— Кто знает? — Повторяю я. Я всего лишь произношу слова, которые он хочет услышать, но я их не чувствую. Я не чувствую ничего, кроме одиночества и растерянности.

Когда я впервые слышу топот ног по коридору, это почти облегчение. Все что угодно, лишь бы мы могли сменить тему, пока я не начала реветь на всю комнату. Только когда Софи находит нас у подножия лестницы и бежит к нам навстречу, становится очевидно, что что-то не так.

— Луна, — выдыхает она. — Где она? Ты ее видела? Скарлет, она тебе звонила?

— Нет, — говорю я ей. На всякий случай проверяю телефон в заднем кармане. От нее ничего нет. — Что случилось?

Со всхлипом она поворачивается к папе.

— Она настояла на том, чтобы уехать.

— Куда? — спрашивает он с подозрением.

— Домой. Она была полна решимости поехать домой и захватить кое-какие вещи для Рена. Она взяла одну из машин — я думаю, за рулем был Фрэнк, — добавляет она, заламывая руки. — И я не могу до нее дозвониться. Они уже должны были вернуться, а она не отвечает на звонки.

— Ладно, этому может быть логическое объяснение. — Однако я слышу что-то еще в голосе отца. Это натянуто, как будто он говорит сквозь стиснутые зубы, пытаясь сдержаться ради нее. Нет ничего хуже чувства беспомощности, когда наблюдаешь, как он