Какие планы на Рождество? - Карен Понт

— Весь год считаю дни до этого бала, — ухмыляется Донован.

— Ни за что на свете не упущу возможности приблизить дату родов, — подхватывает Мэдди. — Если вечером все уйдут с танцпола и на нем останется только кто-то один — это буду я!

— Не обращай на них внимания. До вечера, Этьен, — говорит Элен, провожая его до дверей. — И еще раз спасибо, что приехал.

Следующие полчаса проходят в сортировке украшений из картонных коробок — выбираем те, что в этом году пойдут на елку. И надо сказать, что украшений много. Много-много. Ну очень много.

— Мама, а какие в этом году предпочтения по цветам? — спрашивает Давид.

— Думаю, красный, белый и золотой. А вы что скажете?

— Уверен, выйдет прелестная гамма, — отвечает Людовик. — При этом елка всегда выглядит замечательно.

— Вот подлиза, а! — шепчет мне на ухо Мэдди, сама при том глядя на мужа взглядом, полным любви.

Украшения других цветов мы отставляем, но при этом их столько, что можно было бы украсить еще как минимум четыре елки, такие же огромные, как и та, что стоит в гостиной.

Давид и Донован пробуют подключить электрические гирлянды — для проверки исправности всех лампочек. Никогда не видела таких длинных гирлянд. Ими, уверена в этом, можно десять раз обернуть всю гостиную моей квартиры.

— Секрет в том, — объясняет мне Элен, — чтобы светилась вся-вся елка. Для этого гирлянды нужно расположить так, чтобы много лампочек было спрятано внутри, под ветвями.

Мне еще не приходилось встречать в жизни кого-то, кто до такой степени предан празднику Рождества. Когда елка зажигается, Элен охватывает ликование — такую радость впору потрогать руками!

Потом все начинают вешать украшения на ветки: прозрачные шарики из дутого стекла, внутри которых — белые и красные перья, леденцы, гнезда из расшитого золотой нитью атласа, снеговички, Санта-Клаусы, миниатюрные стеклянные коньки на занесенной снегом земле, красные шерстяные колпачки…

Проходит не больше часа — и вот каждая ветка гармонично украшена. Элен с помощью своей подруги Валери, держащей маленькую домашнюю лестницу, водружает на вершину золотую звезду, явно очень драгоценную — во всяком случае, если это касается чувств: как иначе объяснить ту заботу, с какой ее хранят здесь, в обшитой бархатом коробочке.

Итог сногсшибателен.

Я вижу, как Мэдди, Людо, Донован, Давид и Валери берут каждый по шарику со своим именем и закрепляют их у подножия елки, на поставленной нарочно для этого тумбочке. После чего и Элен кладет туда же свой.

— Не хватает вашего, Полина.

— О, не беспокойтесь, все в порядке, я ведь не член семьи.

— Ничего не в порядке, я говорю, вашего не хватает. Он там, на дне ящика, вы можете его взять и положить под елочку.

— Но…

— Вы приехали вместе с Давидом — а значит, вы часть семейства.

На дне ящика действительно лежит шарик из лилового стекла, и на нем розовыми буквами написано мое имя.

Меня переполняют эмоции.

Но затем тут же захлестывает бесконечное чувство вины.

Глава 25

13:00

Обед проходит в формате пикника. Все мы рассаживаемся в гостиной вокруг елки, прямо на полу. Элен с Валери раскатали очень мягкий коврик, на котором расставили блюда с маленькими сэндвичами, холодными куриными ножками, колбасными и сырными нарезками и круглыми, еще горячими булочками.

Такой перекус никого не удивляет, из чего я заключаю, что и это тоже семейная традиция.

Я не устаю восхищаться рождественской елкой, хотя стараюсь не смотреть на лежащие под ней шары: меня так и разбирает искушение признаться, что я здесь в результате мошенничества.

В отличие от обычных завтраков и обедов, этот не затягивается до бесконечности — Элен с подругой нужно будет еще несколько часов трудиться, чтобы праздничный ужин был готов к семи часам вечера. Я пока не знаю ни одного блюда из меню, но не приходится сомневаться, что нам предстоит от души насладиться вкусной едой и наесться до отвала.

Мэдди, зевающая так, что вот-вот свихнет челюсть, неохотно принимает предложение мужа устроить сиесту, то есть пойти немного вздремнуть.

— А идея-то неплоха! Последую твоему примеру, сестренка, — подхватывает Донован.

— И я тоже! — с жаром подтверждает Давид.

— Жалкие людишки! Кто из нас беременный — я или вы? И почему роды выпали на долю женщины? — вздыхает она, пока Людо помогает ей подняться с пола. — Предупреждаю тебя, милый мой, после этого ребенка я сделаю перевязку труб!

Эта сиеста очень кстати: мне удастся незаметно улизнуть и прошвырнуться по местным лавочкам в надежде найти в подарок что-нибудь поинтереснее поющих Санта-Клаусов.

— Все в порядке, Полина? — останавливает меня Элен, когда все уже разошлись по комнатам.

— Да, а что такое?

— Весь обед вы просидели молча. Надеюсь, я не поставила вас в неловкое положение своим рождественским шариком. Знаю, в эти дни ваши родители наверняка тоскуют без вас, и с моей стороны, наверное, было бестактно…

— Нет, что вы, нисколько! Просто я…

Я не смогла закончить фразу: правда, которую я скрывала так долго, едва не вырвалась наружу.

— Пойдемте-ка, — говорит она и ведет меня на террасу.

Сажусь на стул и смотрю, как она вынимает из декоративного бочонка два красных пледа. Протягивает один мне, и я кутаюсь в него.

— Рассказывайте. Чувствую, что я в чем-то перед вами виновата.

— Вы виноваты? Неправда, нисколько. Вы не сделали ничего плохого. С вашей стороны все просто восхитительно. По правде говоря, виновата перед вами как раз я. На самом деле я просто дрянь. И ни в коем случае не заслуживаю шарика, который вы так любезно мне подарили.

— Черт возьми, да что вы такое говорите? С чего вы взяли?

Я собираюсь с духом и наконец отвечаю:

— Мы вас обманули. Я и Давид… мы не пара, я просто живу в том же доме, что и он. Это все моя вина. И мне очень плохо от мысли, что вы считаете меня частью своей семьи.

— А разве нет?

— Э-э… да. Но…

— Я с самого начала знаю, что вы с Давидом не…

— Вы знали это? — я не могу сдержать удивления.

— Разумеется! Давид слишком скрытный, он никогда не рассказывает о своей личной жизни. А уж чтобы он познакомил всю семью со своей подружкой, да еще в такое время, в Рождество, — да в жизни не поверю!

— Но зачем же тогда дарить мне этот рождественский шарик? Зачем говорить, что я принадлежу к вашей семье, раз вы знали про обман?

— Потому что надежда умирает последней. Уж не знаю, зачем