Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

княгиню и Хавлота прямо к воротам с большим, сухим уже пучком полыни. Хавлот постучал – старался потише, но под его тяжелым кулаком створки содрогнулись. Навстречу выбежала сама Улея – лет тридцати, невысокая бабенка, пышногрудая и миловидная, опрятно одетая; в ее больших карих глазах блестела собачья умильность. Видно, ее предупреждали оказывать «госпоже», которая придет за синь-корнем, всяческий почет, ни о чем не спрашивая; она кланялась Прияне, не заглядывая под убрус, и сразу повела к избе. Во дворе больше никого не было, кроме кур и пса на привязи. Под навесом шелестели на ветру, распространяя пряный травяной дух, бесчисленные пучки и связки разных стеблей и веток, вывешенные на просушку.

– Уже готов… синь-корень, – сказала Улея у крыльца, бросив быстрый взгляд на дверь.

– Останьтесь здесь, я войду одна, – велела Прияна Сияне и Хавлоту и показала Улее глазами: веди.

Это их не удивило: если Улея собирается с тем корнем творить какое ведовство, оно, конечно, чужого глаза не терпит. Улея толкнула дверь и с поклоном пропустила Прияну вперед, потом тоже вошла и закрыла дверь.

Навстречу им шагнул рослый мужчина, и Прияна вздрогнула, узнав Торлейва. Он широко улыбался, и руки его были готовы для объятий; бросив взгляд на Улею, он сдержал порыв, медленно подошел к Прияне, взял за руку и, когда она подняла к нему лицо, все же не удержался и поцеловал.

– Пойдем. – Он потянул ее от двери вглубь избы.

– А мне, господин… – начала Улея, – уйти велишь или остаться?

– Останься, – велела Прияна.

Что подумают Сияна с зятем, если она, придя к травнице, ту выставит и будет сидеть в чужой избе якобы одна?

Печь стояла слева от входа, устьем внутрь избы, а вдоль ее ближней к входу стенке была устроена скамья. Улея уселась там, заодно охраняя вход. Не выпуская руки Прияны, Торлейв провел ее за печь и усадил, так что печь оказалась между ними и Улеей. Очутившись вдруг чуть ли не наедине с тем, кого в глубине души и надеялась увидеть, Прияна затрепетала от волнения. Этого чисто девичьего волнения перед неведомым, но желанным она не испытывала уже семь лет, ей оно было совсем не к лицу, и от непривычности этого чувства Прияна еще сильнее растерялась. Тепло руки Торлейва, ощущение его плеча, которого она невольно касалась на ходу, вызывало сильное биение сердца; мучение и блаженство так тесно перепутались и перемешались, что она едва владела собой.

– Не бойся, эта баба – Лютова хоть, она у него в кулаке и болтать не станет, – шепнул ей Торлейв, и от его голоса, тепла его дыхания на щеке Прияну пронимала дрожь.

Слова эти не успокоили, не принесли чувства безопасности, а совсем наоборот. Если баба, скрывшись с глаз, повесит и замок себе на рот, то они все равно что совсем наедине!

– И она не знает, кто ты, – добавил он. – Ей сказали, боярыня придет, а какая – велели не допытываться.

Они сидели на лавке в самом углу у печи. Отсюда Прияне не было видно двери и сидевшей возле нее Улеи, а только лавки у двух других стен и стол посередине. Торлейв обнял ее за плечи и еще раз нетерпеливо поцеловал. Она ощущала, что он тоже волнуется, но его волнение было радостным и полным надежды. Он был так рад ее видеть, что даже не задумывался о цели этой встречи. Послав его сюда вместо себя или Люта, Мистина сделал ему подарок, и именно так Торлейв это понимал.

– Да уйди ты! – чуть слышно прошептала Прияна и махнула рукой; сама засмеялась, поняв, что отгоняет его любовь, словно комара.

Торлейв тоже засмеялся, не пытаясь понять над чем, – просто потому, что она смеется. Прияна поймала себя на сильном порыве повернуться голову и поцеловать его, но билась где-то в голове испуганная мысль: я не на свидание сюда пришла!

Но Торлейв, похоже, думал именно так: обняв ее обеими руками, он прижался лицом к ее убрусу и замер. Наслаждаясь самим ее присутствием, он пока не мог думать ни о чем ином.

– Перестань! – сердито шепнула Прияна и сбросила со своего плеча его руку. – Ты что думаешь, я пришла с тобой блуд творить?

«Жаль, что нет», – мелькнула предательская мысль.

– Я надеюсь, – с жарким чувством шепнул он.

– Нет! – отрезала Прияна и повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо.

И пожалела об этом: его лицо, которое и так ей казалось самым красивым в Киеве, с выражением страстного влечения стало и пугающим, и неотразимым. Это не игра, он и вправду ее желает. Да и какая игра: ему двадцать два, у других в эти годы по трое-четверо детей бывает. Почему-то его взор, минуя всех киевских девок, нашел ее, чужую жену и княгиню; стоило искре понимания проскочить между ними один раз – и жажда любви прорвала стены рассудка.

– Я думала, Свенельдич придет, – уколола она его, надеясь охладить этот пыл.

– Он на Святую гору уехал, а к тебе меня прислал. Или там что-то такое, что мне не по уму?

Это Торлейв спросил уже другим голосом: постарался взять себя в руки и даже немного отодвинулся от Прияны. Испытывая и облегчение, и сожаление, она оправила убрус и постаралась собраться с мыслями.

– Я хотела рассказать…

Прияна посмотрела на печь, за которой сидела Улея, неслышная, как мышь, потом крепко взяла Торлейва за руку и снова придвинулась к нему. Он подчинился весьма охотно, но опустил голову, показывая, что слушает.

– Ты что-то знаешь… Свенельдич затеял мириться через мою голову?

– Что? – Торлейв вскинул на нее глаза. – Мириться? С кем?

– Со Св… с мужем моим.

Прияна заговорила совсем неслышно, одним дыханием, чтобы Улея не смогла уловить ни звука, и для этого придвинулась к самому уху Торлейва. Его губы касались его волос, и их мягкое тепло пробуждало в ней такое томление, что она с большим трудом держалась за суть разговора и все крепче сжимала широкое запястье Торлейва.

– Это еще как?

– Его человек встречается кое с кем с нашего двора, и я думаю, это он к Мистине подходы ищет. Через людей. Думает виру предложить. Ему это еще Ивор в Вышгороде насоветовал. А когда мы собрались назад, Ивор с нами свою дочь послал, Речицу. Она с тех пор у меня на дворе живет. А девки выследили, что она встречает кое с кем в клетях, что при Глубочице стоят, у моста. Взяли у меня на днях серебра четыре гривны, он сам приказал выдать. Забрал их Болва, и куда отнес, я не знаю