Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

— Я просто волнуюсь за тебя, чувак, — продолжает Маккей, когда мы сворачиваем на более оживленную улицу перед тем, как направиться к тропинке. — Я не хочу видеть, как ты увязнешь в драме этой девушки.

Я ничего не отвечаю.

Элла — не дополнительный вес, она — передышка. Пускание с ней «блинчиков» на озере лечило душу не меньше, чем свежий воздух Теннесси. Ее смех был лекарством, а не помехой. Ее улыбка заставляла меня чувствовать себя так, будто лечу ввысь, точно так же, как я чувствую себя, когда бегу сквозь высокие деревья и кусты, пытаясь убежать от всего этого.

Но я не знаю, как сказать ему об этом без лишних вопросов.

А ответов на эти вопросы у меня определенно нет.

— И не забудь, — добавляет Маккей, устремляясь к началу тропинки. — Презервативы у тебя на тумбочке.

Покачав головой, я игнорирую комментарий, и остаток пробежки мы проводим в тишине, слушая только шлепки наших подошв по земле и ритмичное дыхание.

Я выбрасываю презервативы в мусорное ведро, как только возвращаюсь домой.

* * *

Грохот.

Я подскакиваю на кровати, сердце бешено колотится. Поднявшись с матраса, пытаюсь влезть во вчерашние джинсы, пока по маленькому дому разносятся взволнованные крики отца. Не застегивая ремень, я выбегаю из спальни и сворачиваю за угол, с голой грудью и затуманенным взором.

Отец бесцельно расхаживает кругами возле своей кровати, качая головой туда-сюда и выкрикивая что-то нечленораздельное. В этом нет ничего нового. У него часто бывают ночные кошмары, и из-за этого я плохо сплю. Маккей ложится спать с наушниками в ушах, пребывая в блаженном неведении.

Я читал о ночных кошмарах, поэтому знаю, что подходить к отцу нужно очень осторожно. Я делаю все возможное, чтобы не испугать его. Мой тон всегда мягкий и нежный, слова успокаивающие. В большинстве случаев мне удается уложить его обратно в постель без происшествий, и он засыпает, ничего не помня об этом на рассвете.

Я не чувствую запаха спиртного в его дыхании, когда делаю шаг вперед, и это уже плюс.

— Папа. Все в порядке, — говорю я тихим голосом.

Отец не любит темноту, поэтому спит с включенной настольной лампой. Мама ушла от него посреди ночи, когда небо было полуночно-синим, а луна затянута дымкой. Он проснулся один и безуспешно искал ее во тьме. Но она давно ушла и никогда не вернется.

Теперь темнота — это спусковой крючок, напоминание о том, что он потерял.

— Давай вернем тебя в постель, — говорю я ему.

— Ты трахаешь мою жену, Рик, — орет он на меня, его безумные глаза устремлены куда-то за мое плечо. — Я выпотрошу тебя своим рыболовным крюком.

У меня мурашки по коже от дурного предчувствия. Подумываю о том, чтобы оставить его в покое, но однажды он пытался выскочить в окно с кофейной кружкой, думая, что дом горит. И порезал руку в трех местах.

Он может пострадать. Может умереть.

— Папа, все в порядке. Все хорошо. Это я. Макс.

Я не ожидаю того, что происходит дальше.

Все происходит слишком быстро.

Когда я делаю еще один шаг, отец хватает настольную лампу, прыгает вперед и бьет меня глиняным основанием по голове. Прежде чем я успеваю осознать удар, он оказывается на мне, повалив меня на пол спальни и обхватив обеими руками за шею.

За левым виском вспыхивает боль.

Кровь затекает в глаз.

Мой затылок бьется о грубые деревянные доски, когда мой собственный отец пытается меня задушить.

Я застигнут врасплох.

Мой отец слаб. Я мог бы легко справиться с ним. Но мой разум затуманен, мои инстинкты разрываются между выживанием и любовью. Бессознательность дразнит меня, угрожая поглотить целиком.

В комнате темно, и я с трудом различаю его остекленевшие глаза, когда он рычит и плюется.

— Ты чудовище, — рычит отец, сильнее сжимая мое горло. — Ты разрушил мою чертову жизнь.

В коридоре загорается свет. Шаги стучат по деревянному полу.

Боковым зрением я вижу, как в дверном проеме появляется брат.

— Макс… Какого черта? — Маккей бросается вперед, падает на колени рядом с нами и тянется к отцу, дергая его за волосы. — Отвали от него!

Руки отпускают меня.

Руки, принадлежащие моему гребаному отцу.

Он плохо соображает. У него галлюцинации. Он не знает, кто я.

Я тяжело дышу, подтягивая одно колено и массируя горло. Я смутно вижу, как Маккей тащит нашего отца по полу, пока свет из коридора освещает мой личный ад. Я приподнимаюсь на локтях, чувствуя, как раскалывается голова, а висок пульсирует от боли.

Отец приходит в себя и начинает карабкаться к дальней стене, как только Маккей отпускает его.

— Что… что происходит?..

Маккей в ярости, угрожающей тенью нависает над измученным мужчиной.

— Ты чуть не убил собственного сына. Вот, что происходит.

— Нет, я… я бы никогда… — Глаза отца расширяются в тускло освещенной комнате, и он качает головой, проводя обеими руками по своему изможденному, поросшему густой щетиной лицу. — Максвелл.

Я потрясен. И с трудом перевожу дыхание, пока кровь продолжает сочиться по бокам моего лица. Сглатываю, мое горло так сильно болит, что я не могу произнести ни слова.

Я не могу находиться здесь.

Меня охватывает пронзительная паника, мне нужно выбраться. Бежать, спасаться. Никогда не оглядываться назад. Может быть, Маккей все это время был прав. Может, наш отец действительно безнадежен. Я должен начать искать программы и ресурсы — не то чтобы мы могли себе что-то позволить, выживая исключительно на папины пособия по инвалидности и дополнительный доход по страховке. Каждый месяц нам едва хватает на жизнь.

Я не устроился на работу, потому что, по сути, постоянно ухаживаю за ним. Из-за учебы и заботы о нем у меня почти не остается времени ни на что, кроме небольших минут свободы, которые получаю, когда бегаю или плаваю — необходимых вещей, которые помогают мне оставаться в здравом уме и позволяют справляться со своими обязанностями.

Блядь.

Я заставляю себя подняться с пола на дрожащие ноги. Маккей все еще вибрирует от напряжения, наблюдая, как я, спотыкаясь, выхожу из комнаты.

— Макс! — зовет он. — Куда, черт возьми, ты собрался?

Я не отвечаю ему, позволяя хоть раз разобраться с папой.

Я не могу оставаться здесь.

Иду в прихожую и ищу свои кроссовки, мое равновесие колеблется, как лист, цепляющийся за ветку во время урагана. Я нахожу пару чьих-то ботинок. Развязанные и на один размер меньше, они выносят меня за дверь в прохладную ночь.

Я ковыляю по лужайке перед домом с кровавой раной