Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

Растерянный и с разбитым сердцем.

Дрожу без рубашки.

И через две минуты я уже стучусь в окно Эллы.

ГЛАВА 14

МАКС

Не знаю, зачем я сюда пришел.

Элла, наверное, нанесет мне еще один удар в голову своей лавовой лампой, когда увидит меня без рубашки за окном в темноте ночи, похожего на потерявшегося, раненого зверя.

Проходит несколько секунд, прежде чем я наконец слышу скрип ее приближающихся шагов. Я готовлюсь к удару, когда занавески раздвигаются и появляется Элла.

Она моргает.

Застывает на месте.

Одетая только в белую майку и выцветшие серые шорты для сна, девушка смотрит на меня, осознавая мое присутствие. Оценивая мое состояние. Ее лицо становится пепельным, когда она стоит там, оглядывая меня с головы до ног сквозь пыльное стекло, ее глаза остекленели, словно она видит призрака.

Может, я и есть призрак? Возможно, мой отец убил меня на полу своей спальни.

Черт возьми, если это так, она должна чувствовать себя польщенной тем, что я здесь. Есть не так много людей, о которых я заботился бы настолько, чтобы преследовать их в загробной жизни. Элла Санбери попала в их число.

Я смотрю на нее, не находя слов. Не зная, что сказать и как объясниться.

Разве призраки могут говорить?

Окно открывается, и девушка высовывается наружу, вцепившись пальцами в подоконник.

— Вот дерьмо. Что с тобой случилось?

Мое горло сжимается от болезненного сглатывания. Я слегка качаю головой, и это легкое движение вызывает ощущение давления за глазами. У меня кружится голова. Я покачиваюсь на месте, почти заваливаясь вправо, когда Элла протягивает руку, хватает меня за запястье и сжимает.

Зеленые глаза вспыхивают беспокойством, а темные брови изгибаются, когда девушка большим пальцем скользит по моей коже.

— Вау… Эй, заходи внутрь. — Она слегка тянет меня вперед. — Давай. Я разбужу маму, и мы отвезем тебя в больницу.

— Нет.

— Макс… у тебя кровь.

— Никаких больниц. — Я поднимаю свободную руку и касаюсь виска кончиками пальцев. К порезу у линии роста волос, оставленному настольной лампой моего отца. Мои пальцы становятся липкими и влажными. — Со мной все будет в порядке, — бормочу я. — Могу я… остаться на ночь?

Глупый вопрос. Дико неуместный. Мы еще только начинаем узнавать друг друга, а я спрашиваю, могу ли переночевать в ее спальне. Мои глаза на мгновение закрываются, когда я пытаюсь отступить.

— Прости. Я могу просто…

— Заходи в дом, ладно?

В ее тоне нет ни тени сомнения. У меня нет сил сомневаться, поэтому я принимаю приглашение и делаю шаг вперед. Ее рука все еще обвивает мое запястье. Окно ее спальни находится на уровне земли, поэтому через него достаточно легко пролезть, даже с вероятным сотрясением мозга. Элла помогает мне забраться внутрь, ее теплые ладони скользят по моим обнаженным рукам, поддерживая меня за плечи и сохраняя опору, пока я опускаю подошвы своих разномастных ботинок на пол ее спальни.

Мы задерживаемся на мгновение, пока мои глаза привыкают к темноте комнаты. Она ладонями скользит вниз по моим бицепсам, а ее обеспокоенное выражение лица с каждой секундой становится все более отчетливым. Когда Элла отходит, я осторожно, медленно отступаю назад, чтобы не рухнуть к ее ногам.

Я сохраняю вертикальное положение и приваливаюсь спиной к стене.

— Спасибо. Извини… я знаю, что уже поздно.

Элла обходит меня и берет стул, подтаскивая его к столу.

— Садись. — Затем она бросается к тумбочке и включает лавовую лампу, и комната окрашивается в пурпурно-розовый оттенок. — Что, черт возьми, с тобой случилось? Ты подрался?

Присаживаясь, я опускаю голову и переплетаю пальцы за шеей. От этого жеста меня пронзает еще большая боль, но я отмахиваюсь от нее.

— Мой отец. У него был ночной кошмар… он принял меня за кого-то другого и попытался вырубить лампой.

— О, боже! — Элла бросается ко мне и тут же опускается между моими коленями, упираясь ладонями в оба моих бедра, словно это пустяк. Как будто это совершенно естественно. — Можешь оставаться здесь столько, сколько тебе нужно. С мамой проблем не будет. Я все объясню.

— Нет, я… мне просто нужно переночевать. Не говори ей ничего. Я уйду утром, — торопливо говорю я, слишком хорошо понимая, что ее маленькие руки сжимают мои бедра. Мой ремень все еще не застегнут, но ее это, похоже, не волнует. — Он не жестокий человек. Что-то не так. Он как будто полностью отключается и иногда даже не узнает меня.

— Он был у врача?

Я издаю звук, похожий на смех, хотя это совсем не так.

— Нет. Мне никак не удается уговорить его пойти. Маккей хочет, чтобы я отвез его в какой-нибудь дом престарелых и никогда не оглядывался назад, но… я не могу этого сделать. Он — моя семья.

Девушка кивает, как будто понимает, и я думаю, что так оно и есть. Откинувшись на корточках, она изучает меня, взвешивая свои слова.

— Тебе нужно пойти в больницу. Пройти обследование. Возможно, у тебя сотрясение мозга.

— Скорее всего. Но что я должен им сказать? — возражаю я, поднимая голову и прижимая пальцы к подбородку. — Мой отец напал на меня с гребаной настольной лампой? Его арестуют. Засунут в тюремную камеру. Я не могу так с ним поступить.

— Макс, тебе нужно…

— Ты обратилась в полицию после того, как Сэндвелл бросил тебя в озеро? — парирую я в ответ. Мы оба знаем, что некоторые споры не стоят того, чтобы их продолжать.

Понимание параллели отражается в ее глазах, и она качает головой.

— Нет, — шепчет она.

Сквозь пурпурную дымку я вижу, как ее взгляд переходит на мой рот, останавливаясь на все еще заживающем порезе на нижней губе. Девушка смотрит на него, складывая два и два.

— Это ты поставил Энди фингалы, да?

Я сглатываю.

— Он заслуживает худшего.

Элла отводит взгляд, размышляя о подтексте, прежде чем снова взглянуть на меня.

Затем ее рука поднимается к моему лицу. Неуверенно. Слегка дрожа. Я замираю от предвкушения и задерживаю дыхание, когда кончики ее пальцев приближаются и касаются моей нижней губы.

Слегка. Едва заметно.

Мои веки закрываются. Я все еще задерживаю дыхание, мои руки, лежащие на коленях, сжимаются в кулаки, когда я чувствую, как ее пальцы поднимаются вверх и нежно отводят в сторону мою влажную от крови челку. В каком-то смысле это кажется интимным. В этом есть какая-то нежность, что-то незнакомое, но странно успокаивающее и теплое. Элла касается моего виска, осторожно пальцами обводит контур, где пульсирует свежая рана.

— Я сейчас вернусь.

Звук ее