Сделка - Дарья Белова

Осматриваюсь. Генрих не сводит с меня глаз. Это как игра на нервах, и нужно притворяться, что они ничуть не колышутся, когда внутри разыгрывается целый оркестр.

— Как Вам у нас? — роняет небрежно и садится на светло-бежевый диван. Смотря на меня снизу вверх, я все равно продолжаю чувствовать его власть надо мной.

— Мило.

— Мило… — Повторяет, но несколько брезгливо. — А Ваш дом какой?

На его лице играет всеми красками удовольствие. И Генрих, и я знаем, какой именно у меня дом.

Никакой. Старая квартира в пятиэтажном доме, где из труб течет ржавая вода, а батареи зимой холодные, потому что давление никто не спускал в них добрую десятку лет. Обои не менялись примерно столько же. Да, чисто, порядок, но нет любви и уюта.

Я ненавижу свой дом и люблю одновременно. Генрих знает это все, и он вновь как на ступень выше. Он, Алекс, все их окружение. Будто сразу становлюсь недостойной даже дышать, стоя здесь и рассматривая картину именитого художника на стене гостиной.

— Обед! — Ханна приглашает всех пройти в столовую.

Надеюсь, меня не ждет экзамен на знание этикета и правила пользования ста тридцати видов вилок.

Алекс спускается как раз в тот момент, когда я сажусь за стол. Его ладонь опускается на мое плечо и переходит на спину. Гонщик садится рядом.

— Приятного всем аппетита! — говорит мой как бы парень.

— М-да уж… — доносится тихое ворчание Генриха.

* * *

— Это Алекс? — спрашиваю Ханну.

Мы сидим в гостиной на том месте, где еще несколько часов назад сидел Генрих. Сейчас он напротив и продолжает взглядом просверливать тысячную дыру промеж моих глаз. Привыкла.

— Да. Ему здесь семнадцать, и…

— У него, прошу прощения, проколоты соски? — стараюсь не засмеяться, рассматривая гонщика на фотографии в альбоме.

Что⁈ Алекс и бунт? Мы перенеслись в другую реальность?

— Да, младший еще тот задира и хулиган был.

Вспоминаю тело Эдера, и я уверена, что никаких украшений ни в одном его соске нет. Снял?

Алекс в этот момент как тяжелая плита, давит на нас с его мамой своим недовольством.

Поднимаю глаза с фотографии на Эдера-младшего. Мысленно задаю вопрос: «Это правда?» На что Алекс закатывает глаза и шумно выдыхает свое раздражение.

Да-да, Ханна продолжает раскрывать мне секреты холодного и черствого Алекса Эдера.

— Как интересно. И что же такого мог учудить гроза всего пелетона Алекс? — спрашиваю, проникая взглядом в глаза Эдера.

После бокала хорошего вина за обедом чуть расслабилась. Язык развязался.

— Ой… Машину отцовскую угонял. Из дома сбегал. Курил… Чем больше ограничений, тем больше его бунтарства.

Улыбка замерзает на моем лице.

— Мам!

Дальше что-то на немецком. Короткое и емкое. Но не зная точно, о чем говорит Алекс, уверена это какое-то предостережение, чтобы больше не говорить мне ни слова.

Шантажистка… «Обещай, что забудешь все, что мама тебе расскажет обо мне», — всплывает в памяти.

— Вы мне лучше скажите: ваша свадьба. Я так понимаю, Алекс сделал тебе предложение?

Сглатываю во время повисшей паузы.

Пункт какой-то там гласил: помолвка и тайное предложение, которое «случайно» становится известным через инсайдерские источники, отпуск в Париже, и… Внезапный разрыв. Декабрь. Меньше чем через полгода.

Все внутренности сжимаются пружиной, что нужно будет соврать Ханне.

Мне правда жаль, но я вынуждена.

— Да, все верно. Это было так внезапно, — расписываю в красках, но сердце недовольно бьется и болит.

— И когда свадьба? Боже, я так рада! Алекс… Он заслужил счастья, а с тобой, я уверена, он именно такой — счастливый.

— Мам, — перебивает мой теперь «жених».

Еле-еле сдерживаюсь. Улыбаюсь, любая актриса позавидует. Ну какой же пожар разгорается под кожей, дышать невозможно от обилия низости, вранья и безответной любви.

О дате мы еще не думали. Сначала пусть Алекс выиграет чемпионат.

Такого условия нет в нашем контракте. Я выдумала его только сейчас.

— Ох уж эти гонки ваши. Каждый раз материнское сердце останавливается. Целых полтора часа не дышу, не живу, пока Александр не остановит свою адскую машину.

— Ханна, — Генрих устало потирает глаза. — Сейчас гонки не такие, какими были раньше. С Алексом все будет хорошо. Безопаснее машины, чем гоночный болид «Формулы-1», на свете нет. Понимаешь?

Ханна фыркает. Мне на душе неспокойно, страх вырос как из ниоткуда.

— Все будет хорошо. Алекс мне обещал, а ваш сын всегда исполняет свои обещания, — поворачиваюсь к Эдеру.

— Не будем о грустном. Ты уже думала, в какой цветовой гамме будет ваше торжество? А место? Об этом необходимо подсуетиться заранее. Все хорошее и ценное разбирают сразу. Платье… Нужно, думаю, шить на заказ. Как считаешь, Алекс?

Очевидно, Генрих не выдерживает. Он уходит, не в силах больше врать жене в глаза.

— Давай обсудим это позже, — отвечает Эдер.

Лавандовый — бьется мысль. Я бы хотела, чтобы наша свадьба была именно такой. Место… Мне нравится что-то теплое, уютное и романтичное. Италия бы прекрасно подошла для празднования. Платье выбрала бы сама. Вижу короткое, с открытыми плечами. И фата. Хочу фату.

Мечтать мне не запретит никакой договор, хоть сколько подписей ставь.

— Позже… Не нравится мне это. Любишь — женись. А он со своими гонками!

Эдер отворачивается.

— Я могу попросить у Вас эту фотографию?

Показываю на ту, что рядом с той, компрометирующей. На ней Алексу лет двадцать с небольшим. Волосы короче раза в два и отчего-то кажутся темнее. Он смотрит в объектив с непередаваемой нежностью. Так обычно смотрят на человека, в которого влюблен. Не знаю, кто был фотографом, но он уловил суть.

В это время Алекс, мой Алекс, встречался с Сереной… И нежность, которая чувствуется всеми клетками моего тела, для нее.

— Бери, конечно, — Ханна вытаскивает цветную фотографию и передает мне в руки.

Если бы у меня не было свидетелей, я бы карточку прижала к груди.

— Ей будет больно, — шепчу, когда мы с Алексом остаемся одни. Слежу за его неспешными, слаженными движениями.

— Или нет… — холодно бросает. — Да и всегда кому-то больно, Марта. Нельзя, чтобы всем было хорошо.

Поднимаюсь с мягкой кровати и подхожу к Алексу. Его руки покоятся в карманах свободных брюк, грудная клетка, скрытая под тканью хлопковой футболки, размеренно поднимается и опускается. Уверена, вдохов было сделано ровно столько, сколько положено по таблице.

Кладу ладони на