Сделка - Дарья Белова

— Если тебе сложно, я… — делаю паузу, обдумывая свои дальнейшие слова. Ведь мне тоже сложно. Не рассчитывал, что придем оба к этой точке в таком состоянии.

— … Сфоткаешь? — поворачивается и улыбается. В отличие от меня, она без солнечных очков. Щурится на солнце. — Вон поле классное.

Облизнув губы, уходит. Идет быстро-быстро.

Смотрю вслед на перекатывающиеся ягодицы. Их же видно из-под ее шорт. На ровную спину, оливкового цвета кожу, длинную шею и темные волосы, которые она перекинула через плечо.

Будь у меня другая жизнь, может, у меня и получилось бы влюбиться в занозу.

Марта поворачивается, но продолжает пятиться.

Прикрывает ладонью глаза от слепящего солнца.

— Идешь, Эдер?

Шагаю в ее сторону, а девчонка на бег срывается к самому обычному обычному полю. Здесь в округе таких сотни.

Подстрекает догнать, и… Дурная!

Бегу зачем-то. Никогда такой хренью не занимался.

Глава 26

Алекс

С первой минуты, как перешагнул паддок, все идет наперекосяк. Буквально каждая мелочь выбивается из строя, а любое действие делает еще хуже, чем было.

Напасть. Сглаз. Невезение. Как угодно можно назвать. Но когда по результатам квалификации я показал всего лишь шестое время, едва не выбыв из второго сегмента, понял — дело плохо. Настоящая дрянь!

Все внимание приковано ко мне. Ответственность возросла до небес. Нельзя подвести команду, когда мы отчаянно боремся за кубок конструкторов. Важен каждый балл!

Журналюги чувствуют неладное и, как пираньи, окружают на каждом углу с задачей оттяпать лакомый кусок меня, стоит лишь упасть.

Неожиданностью становится ниоткуда взявшаяся паника. При виде болида леденеют конечности — скверный знак.

В комнате отдыха, перед тем как надеть защитное белье и комбинезон, кручу проклятый телефон в руке.

Вчерашнее сообщение от Серены осталось неотвеченным. Я тупо не знал, что написать… Ну не смайлик же ставить?

Ее «я чувствую что-то нехорошее» вгоняет в ступор.

Открываю переписку. Зависаю над сообщением, затем пальцами над клавиатурой. Накидываю варианты.

«Скучаю?»…

«Жаль, что ты не со мной?»…

«Как долго еще это продлится?»…

«Не хочешь подумать обо мне и пожелать удачи?»…

Все не то. По-детски глупо. Я не обижен на нее, но что-то крутится внутри между ребер, как шарик. Жить, дышать можно, но без него было бы куда проще и легче.

В боксы иду натянутый тонкой, упругой леской.

Балаклава, шлем, защита. Креплю руль и надеваю гоночные перчатки.

— Уау! Далековато, — говорю по радио инженеру.

— Попробуем держаться плана.

Какой именно, мы, конечно же, не обсуждаем. Все решено в стенах гаража. Но я знаю — выше третьего места сегодня не поднимусь. И это самый оптимистичный исход.

Семьдесят один круг заканчивается провалом. Первым на моей практике с первого дня карьеры.

Стратегия «сломалась», выезд машины безопасности спутал все планы еще сильнее. Ничего не сработало.

Я пришел восьмым и заработал какие-то четыре дохлых очка.

Это был мой домашний Гран-при! За меня болели все трибуны, и это… Унизительно для меня — не привезти победу.

Я не чувствую от усталости и напряжения ни рук, ни ног. В груди давление в тысячу тонн. Удар об стену легче бы перенесся, нежели гребаное восьмое место в лучшей команде грида (Прим. автора: это стартовая решетка, расположение автомобилей на стартовой линии в начале гонки).

Отец встречает на выходе. Расстроенный, рассерженный. Папа не подает вида, никогда не подаст, но его взгляд сковывает меня холодом.

Ведь я должен быть лучшим, и если это «лучшее» не получается, значит, не старался, не работал во всю свою мощь.

Виновен! Виновен! Виновен! Молоток стучит по вискам, как приговор сурового судьи.

— Извини, — говорю сквозь зубы, — весь уик-энд — говно, — сминаю тонкий пластик пустой бутылки одной рукой и трехочковым выбрасываю мусор в урну.

— Не сваливай все на других. Умей признавать свои ошибки, Алекс.

— Их не было, пап! — прикрикиваю. На нас оборачиваются, а мне хочется укрыться от пристального, скрупулезного внимания. Будто в микроскоп разглядывают, а ты не в силах сказать «нет!»

— Были, Алекс. Когда нет ошибок, ты получаешь первое место. Все остальное — ошибка.

Идем до его машины и даже не разговариваем. Все органы наполнены горечью поражения.

— Вечером приезжайте, — емко говорит. — Пообщаемся еще.

Вопреки всему, отец никогда от меня не отворачивался. Толкал всегда вперед, ругал, наставлял. Делал.

— Эскортницу свою возьми. У вас же там планы.

Сжав ладонь в кулак, стучу по крыше отцовской машины.

Марта!.. Подиума не было, как и награждения, и совсем вылетело из головы, что я не один.

Киваю и бегом поднимаюсь по лестнице отеля. Вызываю лифт и нервно отстукиваю кроссовком по глянцевой плитке холла.

Обиделась, наверное. Я не искал ее, не подходил. Игнорировал все выходные. Последний нормальный, человеческий разговор у нас был на том поле, где я ее фотографировал.

Вавилова призналась, что это лучшие выходные в жизни, убегая от огромного, с ее слов, шмеля. Дурная, беспечная девчонка! Но чертовски красивая…

В номере Марты нет, и я достаю телефон, чтобы позвонить. Проблемная модель, еще вляпается куда-нибудь…

Не отвечает. Гудки идут, время идет, а Марта не объявляется.

Открываю сообщения и глазами натыкаюсь в неотвеченное от Серены.

Рычу от ощущения тупика. Кручусь мысленно вокруг своей оси и вижу стены, стены, стены… Ни одного даже крошечного выхода.

Марты нет полчаса, час… Через два часа и неотвеченных вызовов срывает чеку.

Мечусь по большому номеру, как загнанный в клетку зверь. Если с ней что-то случилось? В беду попала? Не узнать, не вытащить. Чувство вины травит до потемнения в глазах.

Обещал же! Легкомысленная девка! Ветер в голове! Неудивительно, что с ней постоянно что-то случается.

Вавилова заявляется еще спустя час и миллион неотвеченных звонков. Я даже написал ей два сообщения с просьбами перезвонить и немедленно возвращаться в отель.

Девчонка заходит с тремя картонными пакетами известных местных фирм.

Радостная, счастливая. Ее волосы спутал ветер, а щеки подгорели на солнце. Кончик носа вздернут. Когда Марта улыбается, она становится чуть курносой. Это забавно.

— Привет, Алекс, — улыбается. У нее все хорошо… Все хорошо, блядь.

— И где ты была?

Упираю руки в бока. Свернуть бы ей сейчас тонкую и длинную шею.

И нет, она не выглядит обиженной или брошенной. По крайней мере внешне, потому что Вавилова иногда умеет очень хорошо скрывать то, что творится у нее в душе.

— Я,