Любовь на проводе - Б. К. Борисон

искры. Жаль, что я не успела переодеться, прежде чем Грейсон превратился в Рэмбо. В этом платье и туфлях я чувствую себя глупо, как актриса, случайно попавшая на роль, к которой даже не проходила пробы.

— Люси, — снова вздыхает он. Лёгким постукиванием кончика пальца касается моей щиколотки, потом мягко обводит её и чуть сжимает. — Не люблю видеть тебя грустной.

Я и сама не люблю грустить. Всегда старалась смотреть на мир с оптимизмом, искать серебряную подкладку даже в самых тяжёлых моментах.

Но сейчас, сидя в углу этой студии, я просто хочу поваляться в жалости к себе. Кажется, я вложила в этот проект слишком много — и раскрыла то, что обычно прячу. Я действительно надеялась. И ради чего? Ради самодовольного мерзавца в укороченных брюках и топсайдерах на босу ногу.

Надо было всё понять ещё в тот момент, как только вошла в ресторан.

Он же был блондином, чёрт возьми.

— Люси, — тише зовёт Эйден, в голосе почти мольба.

Он склоняется ближе, и всё вокруг будто исчезает — остаёмся только мы. От его толстовки пахнет кофе и печеньем, из-за которого он вечно спорит с Джексоном. Я хочу уткнуться лицом в его шею — туда, где этот запах, наверное, сильнее всего, — и спрятаться от мира. Моё сердце в синяках, и я больше не хочу ничего чувствовать.

Но остаюсь сидеть на своём унылом кресле, сжимая в руках свой унылый шоколад.

— Как я могу помочь? — тихо спрашивает он, почти обнимая меня. Окутывая защитой.

— Я в порядке, — отвечаю я. Голос дрожит. Чёрт. Прочищаю горло и пробую ещё раз: — Правда. Всё нормально.

Его большой палец проводит по задней стороне моей ноги — вниз, затем вверх. Опять эти искры. Мягкое, согревающее тепло, которое он словно втирает в мою холодную кожу.

— Не ври, — шепчет он. Его взгляд цепко держит моё лицо, а резкие линии черт вдруг смягчаются. — Хочешь ещё зефирок?

Я невольно улыбаюсь.

— Нет, спасибо.

За его плечом Грейсон уже восседает в моём кресле с видом короля, взошедшего на трон.

Я вздыхаю:

— Это будет либо блестяще, либо катастрофа.

Эйден бросает на него короткий взгляд и хмурится:

— Я не позволю, чтобы это стало катастрофой. — Он снова смотрит на меня. — Ты уверена, что хочешь продолжать? Не обязана, знаешь ли.

— Это?

— Шоу, — кивает он. Указывает куда-то вверх. — Свидания. Всё это.

— Если ты решил сказать: «А я тебя предупреждал», — то момент для этого ты выбрал, мягко говоря, паршивый.

Он морщится:

— Это не так.

— Я знаю, ты считаешь всё это глупостью, — шепчу я. — И что тебе всё это не нравится.

Челюсть Эйдена напрягается, но он тут же расслабляется, сглатывает.

— Это тоже не так.

— И ты не пытаешься воспользоваться моментом, чтобы вернуть себе шоу?

— Я что, потерял контроль над своим шоу?

— Может быть. Звучит как отличный повод выгнать меня. — Пытаюсь сказать это с иронией, но выходит не так легко, как хотелось бы.

Он качает головой:

— Нет. Не думаю, что выгоню тебя.

— Ну и хорошо, — выдыхаю я.

Сегодня я и так на пределе. Не выдержу ещё одного отказа. Может, Эйден и не верит в любовь, но он ни разу не дал мне почувствовать себя ничтожной. Я столько лет прятала ту часть себя, что хочет быть рядом с кем-то, принадлежать кому-то. И боюсь: если сейчас остановлюсь, всё вернётся на круги своя, а на новую попытку у меня просто не хватит духа

Это шоу — всё ещё мой лучший шанс.

Я хочу свой хэппи-энд. Я его заслуживаю. И желание быть любимой не делает меня глупой или слабой, как плевался Эллиот за тарелкой переоценённой брускетты.

Может, уже сам факт, что я готова попробовать снова, — и есть храбрость.

Просто не сегодня.

Я подталкиваю локтем Эйдена:

— Может, заберёшь у Грейсона микрофон, пока он не вошёл во вкус?

Эйден не двигается:

— Он не обязан выходить в эфир. Ты здесь главная.

Я киваю и натягиваю натянутую улыбку:

— Сегодня меня уже называли самовлюблённой сукой. Хуже точно не будет.

Глаза Эйдена темнеют, лицо застывает, челюсть щёлкает.

— Он сказал это тебе?

Я киваю. Эллиот сказал много всего.

Начиналось всё неплохо. Я надела красное платье, которое Матео выудил из глубин моего шкафа, чёрные босоножки, купленные для девичника, на который я так и не попала. Выпрямила волосы. Дала Майе накрасить меня. А в ресторане он уже ждал у окна. Поцеловал в щёку. Отодвинул стул. Мы легко болтали, заказывая напитки. Я думала — всё идёт хорошо.

А потом, между закусками и основным блюдом, я поняла, что он не смеётся со мной. Он смеётся надо мной. Глаза — колкие, улыбка — мерзко самодовольная. Он сказал, что знал: стоит сказать правильные слова — и я соглашусь на свидание. Что такие, как я, предсказуемы. Что я самовлюблённая фантазёрка. Что с ребёнком мне должно быть за счастье любое внимание. Что я не имею права диктовать условия. Что я бракованный товар.

Он, конечно, мудак. Но его слова застряли во мне, как колючки, на обратном пути домой. Как вообще из всех, кто писал на номер «Струн сердца», я ухитрилась выбрать самого отвратительного?

Пэтти была права. У меня действительно паршивая удача.

Грейсон застал меня на кухне, когда я, всхлипывая, пыталась открыть вино. А потом мы оказались здесь.

— Эйден, — зовёт Мэгги от стола, размахивая его наушниками. — Ты готов?

Но он всё ещё смотрит на меня. Всё так же внимательно. Будто я сложная головоломка или необычное созвездие, по которому он пытается сориентироваться.

— Что скажешь? — спрашивает он. Наши колени соприкасаются, как две детали пазла. — Готова? Ты в порядке?

Он всегда спрашивает. Всегда убеждается. Всегда заботится.

— В порядке, — отвечаю я.

Он приподнимает бровь.

— Серьёзно, всё нормально, — повторяю я. Никто никогда не заботился обо мне так, как Эйден. — Обещаю.

Он кивает, ещё пару секунд не сводит с меня глаз, его тело чуть подаётся вперёд, но он сдерживается. Тянется за спину, берёт наушники и протягивает их мне:

— Чтобы ты могла слушать, — говорит он, аккуратно надевая их на мои уши.

Большие пальцы скользят по бокам моей шеи.

— Ладно, — повторяет он, с трудом сглатывая. Потом отходит, возвращается на своё место, надевает свои наушники — и начинает эфир.

Я закрываю глаза и слушаю его голос в наушниках. Он разливается по крови, скользит по телу, расслабляет плечи, обвивает щиколотку — то самое место, к которому всего несколько минут назад прикасалась его рука. Я улавливаю ритм его гласных и согласных, замечаю,