Прописывая правила - Сагара Люкс

Я разделяю его стремление к правде на всех возможных уровнях, но всё же испытываю замешательство. Подняв голову и увидев в отражении монитора его лицо, которое располагается сразу за моим, я не могу сдержать дрожь. Его глаза темны как ночь без звёзд. Я никогда не боялась темноты, даже в детстве. Честно говоря, темнота всегда привлекала меня. Однако та, что вижу в его глазах, совсем другая.

Потому как знаю, он может уничтожить меня.

— Мне нужно знать, Томас. — Мой голос хриплый. Отчаянный. — Что ты сделал с человеком, который похитил твою сестру?

Его мышцы невольно напрягаются, а во взгляде пробегает искра чистого огня. Он достаёт что-то из кармана. Кажется, зажигалку. Несколько мгновений он просто открывает и закрывает её, словно это может помочь ему расслабиться.

— Если бы с твоим отцом что-то случилось и тебе в руки попался человек, причинивший ему боль, как бы ты с ним поступила?

Мне кажется, что ответ очевиден, но я не озвучиваю его. Я — федеральный агент. Я должна верить в справедливость и важность правосудия. В противном случае я ничем не отличалась бы от монстров, которых каждый день пытаюсь поймать.

Но Аид не монстр.

И я не тот образец честности, каким меня все считают.

Внутри меня скрываются аморальные желания и склонность к насилию. Если кто-то причиняет боль людям, которых люблю, я могу отреагировать на это крайне бурно и непредсказуемо. Странно, но осознание этого не вызывает у меня чувства стыда или вины, это просто делает меня человеком.

Я закрываю глаза и позволяю себе немного поразмыслить.

Когда я снова открываю их, становлюсь другим человеком.

С большим осознанием.

Я встаю и поворачиваюсь к нему. Мои ноги чуть дрожат, зажатые между его ногами.

Я опираюсь бёдрами о стол и смотрю ему прямо в глаза.

— Ты убил его, да?

Томас щёлкает зажигалкой.

— Изменится ли что-нибудь, если отвечу «да»? — Он снова щёлкает зажигалкой, кроваво-красные вспышки озаряют его лицо — но не глаза. Они остаются мрачными.

Отстранёнными.

— Если я признаюсь тебе, что пытал его несколько дней, пока он не выплюнул не только свои внутренности, но и правду, ты откажешься мне помочь?

— Я бы ни за что не отказалась от того, чтобы найти того, кто причинил вред детям. Но я не назову тебе их имена.

На его лице появляется улыбка, которая отличается от всех предыдущих, подаренных мне. Его взгляд становится мягче. В его глазах я вижу целый спектр эмоций.

Облегчение. Понимание. Доверие.

Уважение.

— Я не убил его, Александра. Но не из жалости.

— Почему тогда?

Ужасающее выражение искажает его лицо. Это последнее, что я вижу, прежде чем он закрывает зажигалку, погружая комнату в темноту.

— Почему? — настаиваю я, мой голос звучит резко от напряжения.

Томас встаёт. Мы уже сталкивались друг с другом, но в этот раз всё по-другому. Я босая, полуобнажённая, а он настолько внушителен, что похож скорее на бога, чем на человека. Когда он обхватывает ладонями моё лицо, мой первый инстинкт — отпрянуть. Но я этого не делаю, не только потому что умею владеть собой, но и потому, что он не даёт мне такой возможности. Он прижимает меня к столу. Его губы касаются моих, а затем скользят по моей шее, и он шепчет мне на ухо самую страшную угрозу.

— Зачем их убивать, если можно уничтожить?

От ужаса у меня скручивает живот.

Потому что он прав.

Смерть — это не просто конец жизни, это конец всего. Для одних это может быть насилием и болью, а для других — облегчением. Отчаянный стон поднимается в моём горле, когда в голове возникают образы всех тех ужасных вещей, которые Томас мог сделать с человеком, похитившим его сестру.

Пытки. Насилие. Увечья.

— Ты боишься меня, Александра?

Я сжимаю кулаки, сопротивляясь.

— Нет.

Его дыхание в последний раз касается моей шеи, вместе со вздохом. Затем он отворачивается. Под моим изумлённым взглядом он направляется к той же двери, в которую вошла я.

— Куда ты?

— Принять душ.

Дверь реагирует на его приближение и открывается.

— Ты оставишь меня здесь? Одну? Не боишься, что я свяжусь с кем-нибудь и попрошу о помощи?

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Ты бы это сделала?

Я решительно выдерживаю его взгляд.

— Нет. Никогда.

Губы Томаса снова изгибаются, и он удовлетворённо кивает. На мгновение мне кажется, что он собирается что-то сказать, но в конце концов передумывает и отворачивается. Я смотрю ему вслед, пока за ним не закрывается дверь.

Только тогда я чувствую, как по телу пробегает холодок.

***

Через час я нахожусь на том же месте, где Томас меня оставил.

Сижу в его кресле, просматриваю отчёты о расследовании, которые он хотел, чтобы я изучила, длинный список заявлений, которые нужно просмотреть, и до сих пор не одного подозреваемого.

Чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, почему Томас решил привлечь меня к своим исследованиям. Объём информации настолько велик, что я не знаю, с чего начать. Мало того: есть нюансы — слова, выражения, структуры, — которые может понять только агент ФБР.

Я уже почти дочитала до конца очередной отчёт, когда в центре монитора появляется довольно странное оповещение.

Система повторно активирована.

Я нажимаю на него, чтобы убрать с экрана. И уже собираюсь продолжить чтение, как вдруг внизу экрана открывается новое окно. Это видео. Разрешение не самое лучшее, но я всё равно могу различить лицо Грейсона.

Открываю окно на весь экран. Разрешение улучшается, и теперь я могу различить не только своего коллегу, но и наш офис. От досады не могу сдержать ругательство, осознав, что активация системы произошла, когда я подключила флешку Аида к своему компьютеру, и передо мной не записанное видео, а происходящее в реальном времени, в штаб-квартире ФБР в Сиэтле.

Грейсон подаёт знак Нику присоединиться к нему. Один за другим они перемещают все файлы, которые лежат на моём столе. Я активирую значок звука, чтобы слышать, о чём они говорят.

— Она должна быть здесь.

Голос Грейсона взволнован. Рукава его рубашки закатаны. Он выглядит уставшим, словно не останавливался ни на секунду. Ник с силой открывает ящик моего стола. Внутри нет ничего особенного, но когда он начинает выкладывать содержимое на стол, я чувствую себя оскорблённой.

— Её здесь нет. — Он открывает своими