Девушки бури и тени - Наташа Нган

Майна моргает, глядя на прекрасно ухоженные когти леди клана. Затем она хватает её за руку и поднимается. Леди Дуня подносит обе руки ко лбу и отвешивает небольшой поклон, на что Майна отвечает тем же.

Затем женщина-лебедь поворачивается ко мне. Её рука теплее, чем я ожидала.

– Спасибо, леди Леи. За то, что убедила меня выслушать леди Майну, – она переводит взгляд с Майны на меня, и холодность с её лица, наконец, исчезает. Мускулы на её щеке вздрагивают, слёзы наворачиваются на глаза, плечи опускаются. – Вы можете оставаться во дворце до завтрашнего утра, чтобы подготовиться к отъезду. Однако, вам лучше не выходить из своих комнат. Надеюсь, причины ясны. Мы позаботимся о том, чтобы у вас было всё необходимое. Я могу предложить вам экипажи, которые доставят вас в следующий пункт назначения. Как и договаривались, как только вы окажетесь на безопасном расстоянии, мы отправим сообщение Кетаи Ханно, что он может рассчитывать на наших солдат в течение недели. Этого будет достаточно?

– Более чем достаточно, – отвечает Майна. – Благодарю вас за щедрость, леди Дуня.

Та рассеянно кивает:

– А теперь мне надо побыть с семьей, – в её словах слышится надлом, но она высоко поднимает подбородок, слёзы в её тёмных глазах отказываются скатываться. – Пришло время для меня совершить худшее, что выпадает родителю.

Ей не нужно больше ничего объяснять. Я не мать, но понимаю — даже если и не могу полностью осознать — всю муку скорби по своему ребёнку.

14. Аоки

Аоки шла через купальню, и её дыхание поднималось паром в прохладном воздухе. Наполовину погребённые под снегом деревянные кадки стояли пустыми и неиспользуемыми, похожие на выброшенные раковины странных океанских существ. Тишину нарушали только лёгкий шорох хлопьев снега и её быстрые шаги. Во дворе, как и во всём Бумажном Доме, было до жути тихо для столь позднего утра. Не было ни ветра, который шелестел бы бамбуковыми стеблями, ни птиц, с шумом кружащих над головой, ни смеха, ни болтовни на фоне плеска воды и влажных шагов по половицам – утренних звуков, которые она так полюбила.

Поначалу тишина действовала ей на нервы. Она вздрагивала при каждом малейшем шорохе, всё время держалась поближе к остальным, боясь оставаться одна. Но, как и к большинству изменений после Лунного Бала, за прошедшие недели она привыкла и к этому. Сейчас её взгляд лишь на мгновение скользнул по ваннам. Знакомый укол потери пронзил её, прежде чем она отогнала его и вздрогнула, шмыгнув носом. Не потрудившись стряхнуть снег с сапог, она поправила в руках завёрнутый в ткань свёрток и вошла в дом.

Внутри было сумрачно, узкие коридоры освещались только слабым зимним светом, просачивающимся сквозь решётчатые окна. Тишина здесь была ещё гуще – в здании не наблюдалось обычной жизни. Но когда она свернула в коридор, где располагались их комнаты, из дальнего конца, комнаты Ченны, донеслись голоса. Аоки прошла через коридор. Только одна дверь была открыта. Проходя мимо неё, она изо всех сил старалась не заглядывать в неё и в пустую комнату за ней, хотя они пульсировала в её сознании, как больной зуб.

К этому отсутствию она так и не смогла привыкнуть.

Аоки натянула на лицо широкую улыбку и открыла дверь в комнату Ченны.

– Доставка для комнаты номер один! – пропела она, врываясь в комнату с гордо поднятой посылкой.

Две девушки внутри засмеялись, а третья поморщилась.

– Прекрати, Аоки! Ты так доведёшь меня до инфаркта.

– Прости, Ченна, – Аоки бросила на неё виноватый взгляд.

Тем не менее, лицо темнокожей девушки было доброжелательным. Она встала вместе с двумя другими, чтобы посмотреть, что принесла Аоки.

– Пожалуйста, скажи, что здесь свежие фрукты, – пробормотала Чжэнь, когда Аоки опустилась на колени и начала разворачивать салфетку. – Сейчас я бы не отказалась даже от гнилого банана, у нас их так давно не было.

Она посмотрела на девушку рядом, у которой было почти точно такое же лицо, их миниатюрные черты были симметричны, как у кукол: маленькие прямые носики; розовые губки, изогнутые, как бантики Купидона; алебастровая кожа – нежная, что казалась почти прозрачной. Их длинные тёмные волосы были стянуты сзади.

– Мне снова приснилось мамино дерево ямболан, Чжинь. Помнишь, как мы старались не ходить в двор, где оно росло, потому что брат сказал нам, что оно плодоносит сморщенными головками детей, которые не слушались родителей?

Сестра-близнец рассмеялась:

– Мы не ели его ягод до тех пор, пока нам не исполнилось 15.

– Я бы с удовольствием съела сейчас всё дерево, – вздохнула Чжэнь.

– Даже если бы это правда были сморщенные детские головы, – согласилась Чжинь.

– Странные вы какие-то, – хмуро посмотрела на них Ченна.

Аоки, довольная тем, что принесла хорошие новости, вынула зелёный фрукт с шипастой скорлупой, который Чжинь тут же схватила.

– Джекфрут! – радостно объявила она. – Ками сказала, что такой подарил ей милый демон-лев из чайного домика по соседству. Ещё она нашла на улице несколько выброшенных мангостанов. Они перезрелые, но...

– Осторожнее! – предупредила Ченна.

Чжэнь нашла в пакете фиолетовый фрукт и уже сдавила один ладонями. Сок, печально известный тем, что оставляет самые стойкие пятна, стекал по её запястью. Она вытерла его мантией и продолжила есть.

– Какое это имеет значение? – спросила она за едой. – Всё равно никто не заметит.

В одно мгновение настроение у всех испортилось.

– Госпожа Эйра и мадам Химура могут в любое время вернуться, – после паузы напомнила Ченна, нахмурив густые брови.

Девушки инстинктивно посмотрели на дверь. Но за стенкой из рисовой бумаги не было ни высокой тени, ни стука когтистых лап по тиковому дереву. В коридоре было тихо. В комнате Блю, как обычно, стояла тишина. В Бумажном Доме находились лишь их горничные, чьи комнаты располагались в нескольких коридорах отсюда, и их число сократилось до трёх. Остальные разбежались по своим семьям в ночь Лунного Бала, включая горничную Аоки. Горничную Леи, Лилл, стражники увели той же ночью.

Никто не знал, что с ней случилось. Аоки надеялась, что ничего плохого.

Она надеялась, что все из тех, кто исчез той ночью, были в безопасности.

– Именно так нам и говорили в первые дни, – напомнила им Чжинь. – Сколько недель уже прошло?

Аоки подавила нарастающую волну паники, которая сопровождала любой разговор об их