Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис

Оливия боролось с волнующей дрожью, что будили в ней и его действия, и слова.

— Ее муж — врач. Они принадлежат одной и той же общественной страте. — «И ее муж не проводит ночи с любовницами или за карточным столом», — добавила Оливия про себя. Между тем Торн взял ее осторожно за подбородок и развернул лицом к себе. — Едва ли их положение сравнимо с нашим, — дрожащим голосом сказала она.

— И тем не менее вы еще не дали мне пощечину. И не ушли. И не позвали на помощь мою невестку.

Он прав, черт побери.

— Вы обещали мне вести себя пристойно.

— Я постоянно нарушаю свои обещания, — сказал он с мрачной усмешкой. — И я распутник, помните?

— Да, но я — не распутница, — гордо заявила Оливия. Впрочем, теперь она ни в чем не была уверена. В том числе и в том, что он — распутник. После того, как она узнала о шантаже со стороны своей мачехи, она больше не знала, что о нем думать. — Так вам нужна распутница? Шлюха?

— Пожалуй, нет, — сказал он и, криво усмехнувшись, добавил: — Как обычно, я хочу недоступного.

— Вы в этом не одиноки. Разве что то, чего хочу я, не сулит мне ничего хорошего, — задыхаясь от возбуждения, сказала Оливия.

— Так ли? — спросил он, прожигая ее взглядом синих глаз. Синих, словно горящий хлорид меди. — Тогда мы окажемся в равном положении, если продолжим с того места, на чем закончили вчера.

Наконец он поцеловал ее тем неспешным чувственным поцелуем, что заставляет женщину ощутить себя желанной. И даже если Оливия подозревала, что это не более чем иллюзия, созданная мужчиной для того, чтобы получить от женщины желаемое, она не могла не надеяться на то, что ошибается в своих подозрениях.

Продолжая ее целовать, Торн положил ее руку на солидную выпуклость в районе застежки брюк, в то время как его рука заскользила вверх по ее ноге.

— Дверь все еще открыта, — шепнула она, с трудом оторвавшись от его губ.

— Какая вы наблюдательная, — со смешком заметил он. — Но нам нечего бояться. Я отпустил своего камердинера; ваша горничная, должно быть, уснула, не дождавшись вас; Грей и Беатрис спят у себя этажом выше. Так что вам не о чем волноваться.

— И все же с закрытой дверью мне было бы спокойнее, — сказала Оливия. — Я пойду ее закрою.

Оливия вскочила с дивана, подбежала к двери, выглянула осторожно в коридор и, к своему облегчению, никого там не обнаружив, закрыла дверь. Обернувшись, она, к своему немалому удивлению, обнаружила, что Торн стоит прямо перед ней.

— Итак, на чем мы остановились? — хрипло спросил он.

Прижав Оливию всем телом спиной к двери, он принялся целовать ее неожиданно страстно. Она таяла, как воск от жара пламени, и ноги едва ее держали. Оливия, почувствовав, как ей в живот упирается что-то твердое, вспомнила о его молчаливой просьбе и просунула между их телами ладонь.

— О да, моя сладкая. Погладь меня там.

Она вняла его мольбе, и он стал целовать ее с утроенной страстью. Ей бы насторожиться, но она и думать забыла об осторожности. Она тоже хотела его. И тут он задрал ей юбку и коснулся ее в том месте, где на ней совсем ничего не было. Оливия вскрикнула, но не от возмущения, а от предвкушения того, что он станет делать дальше. И ожидания ее не обманули. Оливия уже ни о чем не думала — она была вся во власти чувственного наслаждения.

Сама того не замечая, она вжималась в его ладонь, требуя еще и еще. Нетерпение нарастало, тело требовало разрядки, но в чем состоит эта разрядка, Оливия не догадывалась.

Зато догадывался он. Нет, не догадывался, а точно знал.

То, что он заставил ее испытать, было ни с чем не сравнимо. Восхитительно. Безумно приятно.

— Держитесь, — пробормотал он, продолжая ласкать ее одной рукой, а другой расстегивая брюки. Затем взял ее руку — ту самую, что гладила его там, где он просил, — и сунул себе в штаны.

— Возьмите его в руку, умоляю, — сдавленно пробормотал он.

Она так и поступила.

Он застонал, и Оливия поспешила разжать руку.

— Простите, — прошептала она, думая, что причинила ему боль.

Торопливо вернув ее руку на место, Торн, задыхаясь и с запинкой на каждом слове, произнес:

— Вы не делаете мне больно, клянусь. Только слишком сильно не тяните. Да! Так! В точности так.

Он прижался губами к ее уху.

— Мне так хорошо. Так невероятно хорошо. Вы не представляете.

— Представляю, — беззвучно вскрикнув, сказала она. Его палец совсем осмелел, отыскал маленький твердый бугорок и настойчиво ласкал его, чем доводил ее чуть ли не до безумия.

— Вам нравится, да? — спросил он, часто дыша. С каждым мгновением он дышал все чаще и чаще.

— А вы не видите? — с трудом выдавила она. Оливии казалось, что она вот-вот взорвется. — Это… да! Мне нравится…

Со сдавленным смешком он уткнулся губами в ее затылок.

И вдруг раздался грохот и пол вздрогнул под ногами.

— Что это, черт побери? — воскликнул он и отшатнулся.

На мгновение Оливии показалось, что она и вправду взорвалась, но, конечно, этого быть не могло. Она вынула дрожащую руку из его брюк.

— Никто тут случаем не устраивает фейерверки?

— В октябре? Нет.

Оливия торопливо опустила юбки. Торн застегнул штаны. Они оба бросились к окну, и от того, что она увидела, душа ее ушла в пятки.

Ее лаборатории больше не было. Бывшая сыроварня была объята пламенем. Огненные языки лизали небо. Время от времени то один химикат, то другой вырывался на свободу, окрашивая пламя разными цветами: то голубым, то зеленым, то фиолетовым. Оливия смогла бы по достоинству оценить красоту этого явления, если бы оно не знаменовало собой крах всех ее надежд.

— Мои образцы! — воскликнула она и бросилась к двери.

Но она успела добежать лишь до середины коридора, когда Торн ее догнал и, схватив, остановил.

— Вы знаете, что идти туда опасно. Вам лучше меня известно, что не все реактивы могли прогореть. Если взорвется порох…

— Порох — пустяки по сравнению с гидроксидом натрия. Скорее всего, он уже горит, а его пары смертельно ядовиты.

— Что такое гидроксид натрия? — спросил Торн.

— Каустическая сода… Щелочь — вы наверняка знаете его под этим названием.

— Проклятье! Даже я знаю, что если щелочь загорится, ничего хорошего не жди.

Внизу уже слышались тревожные голоса. Слуги проснулись и, если их