Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

Федору-то все равно, с кого тянуть, он и у матери их силы забирал, и из младенцев их высасывал, еще во чреве материнском. Так и рождались плохонькими, так и не выживали.

Могло быть?

Ой как могло.

Когда вспомнить, забеременела я, так свекровь от меня Федора гоняла, лишний раз ему подходить не давала, мол, вредно то для ребеночка. Я-то счастлива была, а надо бы задуматься.

Но допустим, для Аксиньи ритуал тот провести хотели, что и для меня. Только вот Илья жив остался, так что не забеременеет сестрица от Федора.

Ведьм обеих упокоили — все это, или еще чего у свекровки в запасе есть?

Прабабушка у меня побывала, сказала, покамест Божедар трупы прибирал, она в город поскакала, скорой ногой обернулась.

Лежит Книга, и чары на ней не спадают — Федор, Любава принадлежат ей, потому и держится мерзость богопротивная? Али еще кто в запасе у свекровушки, злобной кровушки, есть?

Боярыня Пронская — детей покамест не было у Евлалии, но могла ведьма и как бабка ее сделать. Родила, да отцу на воспитание и оставила…

Ох, вопросов много, ответов мало, а деваться-то и некуда! Искать надобно.

А искать и не хочется.

У окна сидеть хочется, солнышко ловить, морковку грызть почищенную, капустку свежую… так на овощи потянуло, слов нет!

Ребеночек во мне растет!

Мой и Бореньки! Чудо наше маленькое… понимаю, рано еще, а руку к животу прикладываю, и кажется мне, что там, внутри, отзывается кто-то. Ровно теплом в ладонь толкает.

И счастье волнами…

Наше чудо. Наше счастье!

Все для любимых своих сделаю. А уж о том, чтобы пару ведьм приговорить, и речи нет, даже и бедой я то не считаю. Может, когда б кто их в той, черной жизни, приговорил, я бы жить смогла. Не случилось, ну так хоть сейчас все исправить.

Пойду к Бореньке, рядом с ним побуду. Авось, и он не против будет, заодно и послушаю, кто и что говорить будет, кто и что знает…

Авось и сладится все с Божьей помощью?

А и мы Богу поможем, чего ему по всякой мелочи-то поворачиваться? И все одно… Жива-матушка, помоги! Чует мое сердце, есть еще пакости у врагов наших, только какие?

Вспомнить бы!

Только б вспомнить, ДО того, как ударят враги наши. Или хоть к чему подготовиться… не отойду я от Бори. Ведьмы нет уже, да кто сказал, что миновала опасность?

Чует сердце недоброе…

* * *

Недаром сердце беду чуяло, не успела Устинья к мужу войти, к нему государыня Любава явиться изволила! Борис зубами скрипнул.

Не хотелось ему мачеху видеть, и думать о ней не хотелось. Ни о чем.

Обнимать бы жену, животик ее гладить, и знать, что в нем дитя их растет. Счастье.

— Прими ее, Боренька, надобно так.

Устинья серьезно смотрела, Божедар и рукой махнул.

— Пусть войдет!

Любава не вошла — влетела вихрем, только летник шелковый развевается, да глаза горят. Ни бус на ней, ни колец каких, только венчик небольшой, ну так Любава скорее без платья на людях покажется, нежели без венца.

Волновалась она? Да так, что о внешности своей не подумала?

— Что случилось, мачеха? Чего надобно?

Любава на Устинью поглядела недобро.

— Поговорить бы нам наедине, сынок.

— И не сынок я тебе, и от Усти у меня секретов нет. Говори, когда чего надобно.

Да и проваливай подобру-поздорову.

Не сказал Борис последних слов, а только все трое о них ведали. Поджала Любава губы.

— Все ж жена твоя и молода слишком, и…

Приподнялся Борис с кресла, и стало даже Любаве ясно, что выкинет он сейчас мачеху вон, за шкирку. Зашипела Любава, ровно гадюка!

Когда б Устя вон вышла, хватило б ее силы Бориса чуток оморочить! А на двоих… нет, на двоих не хватит уже!

Будь проклято ее бессилие!

— Хорошо же! Боря, Платон Раенский пропал невесть куда! Прикажи искать его, прошу тебя!

— Боярин пропал?

— Со двора свели? — Устя не выдержала, за что и смешок от Бориса получила, и от Любавы гневный взор. Могла б вдовая государыня, пощечину б наглой девке влепила!

— Не предмет это для шуток гадких! Волнуются за него!

— Понимаю, государыня, — Устя ругаться не стала. — Не о том я, сказала неправильно. Откуда боярин-то пропал? Из дома, или из палат государевых, или ехал куда, по делам важным?

Заскрипела Любава зубами.

Когда б не эта гадина, она б сейчас Борису просто приказала! И искали б Платошу тщательно! А с ней не получится ничего, разве потом время подгадать?

Посмотрела царица на Устинью, поняла, что в ближайшее время та от мужа не отойдет! А для Платоши-то каждая минута может важна быть! Зима ж на дворе! Мало ли что!

Лишь бы живым нашли, потом-то они с Варькой Платошу выходят…

Да и Сара с Евой молчат, но тех искать не попросишь, да и что ведьмам станет?

— Боярин Раенский по делам поскакал… только не для обсуждения это, государь.

— Что именно, Любава?

Потупилась царица, сюда-то шла она в расчете на простой приказ, а пришлось историю придумывать. Плохо получилось, ну уж как есть!

— Платон… мужчина он, а Варваре уж не требуется ничего. Была у него полюбовница, вроде как из иноземцев, вот она его о встрече попросила, к ней боярин поехал.

— Затяжелела она от него, что ль?

— Да кто ж знает, Боренька⁉ Прикажи искать!

— Как любовницу-то звали?

— Сара Беккер.

И то… пусть и Сару поищут! Взяла моду — не объявляться после важного дела! А Любаве теперь гадать, получилось ли⁉

— Ладно, прикажу я, пусть ищут. Не сказал ли боярин, куда ехать собрался?

Любава руками развела. Но путь боярина описала, вроде как там должен он был с любовницей встретиться, да поехать куда?

— Хорошо, — не стал Борис спорить. — Искать прикажу, а далее все в руце Божьей.

— Спаси тебя Бог, Боря!

Вышла Любава, а государь на Устинью поглядел.

— Почему мне кажется, супруга любимая, что скрываешь ты от меня что-то?

— Не кажется, — Устя потупилась. Она уж от Агафьи знала все. — Ты, любимый, прикажи искать боярина, а только знай — не найдут его никогда.

— Почему же?

— Потому как мертв он. А баба, про которую говорила Любава — ведьма.

—