В разводе. Ты нас недостоин - Элль Ива

Зато Вероника звонить мне не перестала. Я не разговаривала с этой странной женщиной. Просто заблокировала номер и забыла, как страшный сон.

Прошло два дня. Натан исправно был в офисе, но приходил каждый раз пораньше, чтобы понянчиться с детьми. Он в них души не чаял. Я смотрела на эту картину, как он увлечённо с ними возится, и в душе что-то оттаивало, как будто весна наступала.

Сегодня, пока он в офисе, с детьми сидит няня, а я еду к матери в больницу – давно у неё не была. Сообщу новости, что всё-таки с Натаном мы нашли общий язык. Быть может, все недавние события в деталях перечислять не буду, не стоит лишний раз её беспокоить. Но обнадёжу, что всё у меня более-менее налаживается.

Захожу в приёмный покой, поднимаюсь на этаж. Шагаю в палату, мягко улыбаясь – я довольно-таки соскучилась по маме. Она писала мне сообщение о том, как у неё дела. Я отвечала, что у меня всё хорошо, нейтрально, но теперь пора пообщаться плотнее, зарядить её позитивом для выздоровления.

Шагаю в палату – и вижу Марину Аркадьевну.

А это какого чёрта тут делает? Кто её сюда пустил, чёрт побери?

Смотрю – и сердце начинает болезненно колотиться. Не было печали… Бывшая свекровь смотрит на меня злыми глазами. Её лицо кажется припухшим, заплаканным.

Мама сидит на кровати, у неё растерянный вид. Она оборачивается:

– Что происходит? – интересуется вместо приветствия. – Почему на тебя жалуются?

Я ей не отвечаю, слишком зла.

– Марина Аркадьевна, вы что тут делаете?

– Да вот, говорю твоей матери, кого она воспитала!

– Какое вы имеете право что-то вообще ей говорить? Зачем вы сюда пришли? Для чего трясёте здесь своими проблемами? Они здесь совершенно не нужны! – цежу.

– Да, быть может, ты и права. Но я не могла не поделиться…

– Мама, – смотрю на родительницу укоризненно, – нашла кого слушать. Ты же знаешь эту женщину, как облупленную.

Та хмурится:

– Мне это всё очень не нравится.

– Мне тоже, – закатываю глаза.

Марина Аркадьевна шагает ко мне, глядя, как на врага.

– Ты испортила жизнь моему сыну… и мне, – всхлипывает горестно, – своим появлением в его жизни…

Ну да, конечно. Но почему-то даже Кирилл говорил мне обратное. Я скорее склонна верить этому мужчине, чем Марине Аркадьевне, которая собственного сына чуть не угробила своими безумными затеями.

– Уходите отсюда, – командую. Я не собираюсь с ней общаться, тем более не при маме. Ведь знаю, что ничего хорошего от этой женщины я не услышу. – Зачем вы пришли наседать на мою мать? Я сейчас Натану позвоню. Хотите?

Угроза должна была подействовать на неё, как ушат холодной воды. Но женщина только вскидывается, сжимая кулаки и выпрямляя свою тощую спину.

– Давай, звони! Давай! Пусть он окончательно вышвырнет меня из своей жизни! Меня – родную мать! И ради кого?! – она всплёскивает руками, трагично вытирая лицо от слёз.

– Причём тут «ради кого»? – удивляюсь. – Вы же ведёте себя с ним хуже врага. Подсунули ему какую-то, прости господи, аферистку-отравительницу! Хотя, с кем я говорю… вы даже использованные презервативы у собственного сына воруете, чтобы её оплодотворить!

Моя мама хватается за сердце, и холод прокатывается по моей спине.

Я беру Марину Аркадьевну за плечо и тяну на выход – незачем маме всё это выслушивать. На то и был расчёт: Марина Аркадьевна решила надавить на меня именно с этой стороны. Сволочь, по-другому не скажешь.

Надо попросить на ресепшене, чтобы к маме никого не пускали. Всё-таки ей нужен режим, а не эта дурацкая нервотрёпка.

Марина Аркадьевна дёргается из моих рук. Когда мы выходим в коридор, она почти кричит:

– Я не оставлю это просто так! Не оставлю никогда! Я пойду жаловаться на тебя – в прокуратуру, президенту, в сообщество матерей! Меня поймут и услышат! Мне дадут совет! И тебя накажут по всей строгости за то, что ты рушишь семью!

Я смотрю на неё как на умалишённую.

– Вам пора понять и принять, что ваши дети выросли и живут своей жизнью, в которой вам больше места нет. Вы сами себя его лишили своими поступками, Марина Аркадьевна. Но почему-то этого не видите и не понимаете. Быть может, поймёте, когда будет слишком поздно. Сейчас пока ещё есть крошечный шанс, что дети вас простят за ваши закидоны, но он совсем крошечный. Понимаете? Почти уже ничего не осталось. Пора делать выводы.

– Нет! Это всё ты! – шипит она. – Всё ты! Я всегда была против тебя с самого начала! Я говорила Натанy, что ты нам не ровня! Говорила, что ты не та женщина, которая достойна его! Но он не слушал меня! Слишком самостоятельный вырос! Ко мне не прислушивается совсем! А сейчас командует мной, как какой-то собакой! Ещё чуть-чуть – и руку на меня поднимет! В туалет меня загнал – сидела там, как какая-то сколопендра под плиткой! Где это видано?! Где, я тебя спрашиваю, Эвелина?! И всё это из-за тебя!

Качаю головой. Бесполезно. Это просто бесполезно.

Разворачиваюсь, иду на выход. Я знаю, что она пойдёт за мной следом. Я просто провожу её до крыльца, а потом вернусь к матери, заранее предупредив на ресепшене, чтобы Марину Аркадьевну больше не пускали. Это деструктивный элемент: он только усугубит мамину болезнь. Мама вот-вот только пошла на поправку.

Марина Аркадьевна догоняет меня у лестницы, хватает за руку, разворачивает:

– Не нужно разговаривать со мной как с ненормальной! Ты слишком высокого о себе мнения! Ты – нищебродка! Ничего не стоишь! Поняла?! Я добьюсь того, что Натан выбросит тебя из своей жизни! Он поймёт, кто ты такая!

Она вдруг толкает меня. Быть может, не специально – просто от злости, на эмоциях. Но это неожиданно. Я неловко покачиваюсь, невольно цепляюсь за неё, потянув на себя, и выходит так, что я остаюсь стоять на месте, вернув равновесие...а женщина, потеряв его, летит с высокой лестницы вниз.

37

Несколько долгих, томительных секунд стою с тяжело бьющимся сердцем, глядя на упавшую женщину. Она не подаёт признаков жизни.

Затем дрожащими руками достаю телефон.

– Доча, что это? – мама появляется за спиной, как из ниоткуда.

Невольно вздрагиваю, едва не роняя