Подарок для Императора. Меж двух огней - Мара Черная

— Не-е-ет. Я о причинах спрашиваю. Что заставляет тебя так отвлекаться? Неужели разрыв долгожданной помолвки пошатнул твою хвалёную непоколебимость? За что же ты так с бедной девочкой? А? Может дело в том, что появилась другая? А почему я об этом не знаю? Почему твои душевные терзания мешают твоей работе⁈ Почему ты не можешь поговорить об этом со мной? Как прежде. Или… Постой… Я сам отвечу, — он вскочил с кресла, нервно дёрнул бровью и вышел из-за стола. — Конечно! Объект твоей страсти ночует в покоях фаворитки? Тех самых, лучших, что недалеко от моих. Конечно, ты не можешь рассказать лучшему другу, что желаешь его женщину.

Повисла гнетущая тишина, которую нарушал лишь глухой стук его каблуков о пол.

— Так, значит, мы соперники, дружочек? — Калантиэль расхаживал по кабинету из угла в угол.

— Я отменил помолвку не поэтому, — почти не соврал. — Она изначально была плохой идеей. Просто я понял это только сейчас.

— Я не слеп и не глуп, Хельвдан. Я вижу, как она смотрит на тебя, как ты смотришь на неё, и как она смотрит на меня, — он скривился.

— Ты же не веришь в любовь.

— Не верю, — но раздражение в интонации и в каждом жесте говорило обратное.

— Зато я верю. И влюбился. Ещё задолго до прибытия во дворец. И стоит помнить, Кал, что она — не рабыня, нельзя её заставить быть твоим развлечением. Ты имеешь на неё столько же прав, сколько и я, и ты это сам прекрасно знаешь, — знаешь, иначе бы не стал ей подыгрывать и взял бы сразу, даже силой, если бы понадобилось. Но закон — есть закон, против него и ты не попрёшь, дорогой друг.

Как же захотелось врезать ему от всей души при мысли, что он мог бы её принуждать. Смыть кровью с лица самодовольство и спесь. Но нет, нужно держать себя в руках.

— Может, ты и прав, но у меня привилегий поболее будет, я могу предложить ей большее. Я красив, богат, у меня безграничная власть, я могу дать ей абсолютно всё, чего ей захочется! Да зачем ты ей вообще сдался? Что у тебя есть такого, чего нет у меня⁈ — в нём говорили уязвлённая гордость и бессилие. Оказывается, чувствовать превосходство действительно приятно. — Я заставлю её полюбить меня! Она будет моей, де-Мирт! Слышишь? Моей!

— Кал, ты — правитель целой империи, а ведёшь себя как деспотичный ребёнок. Тебе не дают игрушку, и ты тиранишь всех вокруг, чтобы получить её наконец. Только это так не работает! Когда ты уже поймешь?

— Не смей! Так! Со мной! Разговаривать! — он резко обернулся, обжигая яростным взглядом. Почти ненавидящим.

— Я сейчас говорю как твой друг, а не как подчинённый. Твой единственный друг. Потому что только я смог вынести твой тяжёлый характер. Ты всегда был таким. Не помнишь? Неужели ты никогда не задумывался, почему другие дети со мной хотели общаться, а с тобой нет? Ты всё тот же ребенок, Калантиэль. Вечно на всех давишь, принуждаешь и ждёшь, что тебя будут любить просто так. Но принуждение вызывает только обратную реакцию.

— Заткнись! — он прижал уши руками.

— Не заткнусь.

— Заткнись… — его голос потух и стал совсем тихим.

— Кому, как не мне, открыть тебе глаза на правду. Ты — тиран. Может быть, в государственных делах это и хорошо в какой-то мере, но это уничтожает хорошее отношение к тебе, как к человеку. Ты взошёл на престол слишком молодым и неопытным. Тяжело выноси́ть этот груз, я понимаю. На публике ты всегда уверен в себе, всегда себя контролируешь, но я знаю правду, что за закрытой дверью ты ломаешься. Тебе стоит пересмотреть отношение к себе и к людям, которые тебя окружают.

Калантиэль подвис. Он нервно заламывал пальцы и смотрел сквозь пространство. Я даже сразу не заметил, как его лицо стало влажным. Мокрые дорожки прочертили путь от глаз к гладкому острому подбородку. В один миг грозный правитель превратился в того маленького мальчика, которого все сторонились, который сидел в саду под ивой, скрытый в её длинных ветвях, и плакал. Его отвергла девочка. Он лишь хотел поиграть с ней, но она предпочла «гадкого хулигана». Это была наша первая встреча, он смог мне довериться, не убежал, поделился со мной своей горечью. Я сыграл очень грязно, надавив на одну из самых болезненных для него точек, но нужно было напомнить, кто он на самом деле. Он заигрывается, теряя рассудок. Слишком рано его несёт по наклонной.

— Ты мне всё ещё друг? — внезапно хриплым голосом отозвался Калантиэль.

Сердце обожгло льдом. Именно эту фразу Болдуил де-Сурт сказал моему отцу перед тем, как принял решение о казни. Этот поступок Калантиэля был ещё подлее моего напоминания о детстве. Детские обиды ни в какое сравнение не идут со смертью родителей. Невиновных родителей. Я перестал чувствовать твердь под ногами, шквал ненависти объял с головой.

— А ты? Ты так сильно хочешь, чтобы я примкнул к тем мальчишкам, которые отвернулись от тебя из-за твоего скверного характера? Ты так упорно к этому стремишься, Кал. Хотя я всегда был рядом с тобой, что бы ты не вытворял. Я всегда давал тебе шанс. Столько шансов, сколько потребовалось, чтобы ты понял свою ошибку и исправил её. Так тебе ли во мне сомневаться⁈

Я сделал глубокий вдох и глубокий выдох, чтобы немного остыть.

— Просто перестань так давить. Люди не обязаны хотеть с тобой общаться. Тебе тоже нужно заслуживать их доверие и расположение. Дай ей свободу и право выбора. Она оценит.

— Она выберет тебя! — в голосе Калантиэля снова зарождалось тревожное раздражение.

— Ты не можешь этого знать. Не нам решать.

И я ушёл. Просто ушёл, оставив его наедине с новыми мыслями. Не было сил больше выносить напряжение, царившее в комнате. Не то, чтобы я сильно хотел, чтобы у Калантиэля получилось наладить общение с Мирой, но, если он будет продолжать вести себя как капризное дитя по отношению к ней, у нас с ней никогда ничего не получится. И он, зацикливаясь на ней, будет только больше тонуть в своём недуге. Сможет ли Калантиэль вообще выстоять против болезни своего отца? Он сходит с ума. В его мировоззрении происходят перемены в самое неудачное время, когда Беорхия скрыто объявила войну, перекладывая ответственность на нас, когда Иллемана больше всего нуждается в стабильности и твёрдом правлении. Я всегда старался выдерживать золотую середину