Прирученная воинами - Грейс Гудвин

Взгляд Григга был холодным, тяжелым и совершенно непреклонным.

– Она должна увидеть, что происходит с нами, что произойдет с Землей.

– Нет, – я повернулся к нашей партнерше, к ее мягким карим глазам – таким невинным, таким упрямым. – Нет, Аманда. Я не позволю. Ты не должна это видеть. Я говорю как твой второй. Мое единственное желание – защитить тебя, оградить от всего этого.

Зараженный воин по правую руку от меня ревел и бушевал, пока операционная бригада пыталась ввести ему успокоительное, чтобы извлечь центральный процессор, вживленный Ульем. Аманда подпрыгнула от этого звука, и я покачал головой. Если воин выживет, его отправят в Колонию доживать остаток своей жизни в покое.

Большинство не выживало.

Я не мог позволить ей увидеть эти ужасные страдания. Я не хотел, чтобы ее коснулась мерзость Улья.

– Нет, Аманда.

– Пожалуйста, Рав? – ее глаза пылали. Она не жаждала увидеть жестокость того, что Улей с нами делал, она просто хотела знать правду. – Мне нужно увидеть это самой.

– Нет, – повторил я. Мой первый инстинкт – защитить мою партнершу. Она уж точно не будет смотреть, как один из этих воинов погибнет на операционном столе.

Григг зарычал, и я знал, что возненавижу то, что он сейчас скажет. Я не ошибся.

– Покажи ей, Рав. Это приказ.

– Черт, – я покачал головой. – Я тебя сейчас чертовски ненавижу.

– Я знаю.

Я не мог смотреть на него и повернулся к своей команде. Аманду я тоже игнорировал, но они с Григгом следовали за мной, словно тени.

Воина прикрепили к операционному столу специальными оковами, созданными именно для этой цели. Импланты Улья делали зараженных такими сильными, что нам пришлось разработать специальные сплавы, чтобы сдерживать их.

Воин, которого забрал доктор Роум, успокоился. Я знал, что его судьба будет решена в следующие несколько минут. Я выбросил его из головы. Сейчас он был в руках доктора Роума. А мне нужно беспокоиться о собственном пациенте.

Кожа воина, лежащего на столе передо мной, была серебряной начиная от шеи. Серебряными были его лицо и виски, но по какой-то таинственной причине Улей не стал трогать его лоб и волосы. Его левая рука была полностью механизирована. Роботизированные ячейки открывались и закрывались, а скрытые в них маленькие гаджеты и оружие искали цель. Его ноги казались нормальными, однако нельзя быть до конца уверенными, пока мы не разденем его догола и не проведем полное обследование.

Мы не будем этим заниматься, если он не переживет следующие пять минут.

– Введите ему успокоительное, сейчас же.

– Есть, доктор.

Аманда находилась возле его ног. Я не мог смотреть на нее, пока мой пациент вырывался и кричал. Его слова смешались в неразборчивый ком звуков. Шум вскоре стих, и, согласно биомониторам на стене, он перешел в бессознательное состояние.

– Переверните его.

Четверо медсотрудников поспешили выполнить мой приказ. Всех их я знал и всем доверял. Эти люди уже проходили со мной через этот ад. Раз за разом.

Посмотрев через плечо, я знаком подозвал незанятую сотрудницу. Молодая женщина, только недавно ставшая партнершей, и которая еще не видела ужасов этой войны, поспешила ко мне.

– Да, доктор?

– Пожалуйста, сообщите капитану Минтару лично, что его второго спасли с интеграционного пункта Улья, и что он обрабатывается в медпункте номер 1.

Капитан Минтар поймет то, что не было сказано, и, если он умен, будет держать свою партнершу, Мару, подальше отсюда.

– Он на командном мостике, – добавил Григг. – Черт.

Она поспешила выполнять приказ, донести новости до третьего по важности человека на борту. Аманда подняла руку и прикрыла ею рот.

– Минтар?

– Да.

Аманда ахнула, и я повернулся к ней.

– Ты в порядке?

– Да, просто… Мара. Я знаю ее. Она… Он партнер Мары?

Я посмотрел на Григга, и он кивнул. Теперь нет места секретам и недосказанностям. Я смягчил тон, отвечая ей:

– Да, подруга. Это второй Мары.

– Боже.

Григг отвел ее к краю небольшой операционной площадки, придерживая за талию. Я вновь сконцентрировал внимание на воине, который находился между жизнью и смертью. Теперь он лежал на боку. Моя команда срезала броню, закрывающую его спину. Легко можно было увидеть новый шрам – отметину длиной чуть больше десяти сантиметров вдоль левой стороны позвоночника, недалеко от сердца.

– Поле биоцелостности? – спросил я, заняв свое место у его спины.

– Активировано и в полной готовности, доктор.

Энергетическое поле, окружающее его тело, предотвратит инфекцию или перекрестное заражение, когда мы вскроем его. Я слегка повращал плечами, стараясь снять напряжение, которое держало меня как в микроскопических тисках. Иногда я ужасно ненавидел свою работу. В эти моменты я был не врачом, который лечит больных, а мясником и чаще всего убийцей.

Я не расстреливал разведчиков Улья в воздухе, не разрывал их голыми руками на поле боя. Но я вызвал смерть многих прямо здесь, в этом помещении, предназначенном для лечения. И что самое шокирующее – каждый из них скорее всего поблагодарил бы меня, если бы мог.

Кто-то передал мне пару хирургических перчаток, и я надел их. Другой человек поместил ионное лезвие на поднос, находящийся по левую руку от меня. Вскрытие – варварское, чрезвычайно жестокое действие. Но это единственный способ извлечь посторонние объекты, которые Улей вживлял в наших воинов, в наших женщин, в наших, черт подери, детей.

– Ладно, давайте вытащим эту дрянь из него.

– Он стабилен.

Я кивнул и потянулся за ионным лезвием. Поднеся устройство к спине Минтара, я медленно разрезал его плоть, слой за слоем, пока не стал виден его позвоночник. Но я знал, что этого недостаточно. Я продолжил резать кость, пока не увидел то, что искал. К его позвоночнику была прикреплена серебряная сфера; бесчисленное множество ее микроскопических щупалец проникали в его нервы, расходились вверх и вниз по позвоночнику, вплетались во все его системы. Они захватывали его.

Мы называли это странное устройство центральным процессором, потому что. любой член Улья – от низшего разведчика до самого свирепого солдата – не мог функционировать без него. Когда его извлекали, разум человека вновь становился его собственным. Постоянный шум, который они слышали, будучи частью коллективного разума, замолкал.

Не существовало простого способа избавиться от этого устройства. За века мы испробовали все. Резали. Разрывали. Вырывали его. Плавили металл. Каким бы щадящим или беспощадным ни был наш метод, результат оставался тем же.

Человек либо выживал, либо умирал в считанные минуты. Оставшиеся импланты, распространенные по всему телу жертвы, самоуничтожались. Это зрелище было не из приятных, и