Обольщение - Лера Виннер

— Которых люди отдают ему сами, — Монтейн ответил коротко и почти зло, заставив меня замереть. — Они всегда зовут его сами. Ты никогда не поймёшь этого. Ты просто не согласна так жить и не станешь платить своим младенцем за силу. Я бы тоже не стал, хотя, поверь, мне это предлагали. Но достаточно тех, для кого такая цена не столь велика.

Он отвёл взгляд, предпочёл смотреть на лес, а не на меня, и я осторожно вернулась к нему, попыталась заглянуть в лицо.

— Предлагали тебе? Кто?

Не этого Монтейн, по всей видимости, от меня ожидал.

Он моргнул удивлённо, чуть рассеянно, а потом покачал головой.

— Не имея возможности победить в честном бою, я хотел проклясть. То, что я испытывал к этому человеку… Это была даже не ненависть. Не знаю, как правильно описать. Я просто знал, что буду жить. Если потребуется, стану ждать десятилетиями. Служить кому угодно, но добьюсь своего. Я искал силу, и учитывая, что талант у меня всё-таки был, находились те, кто мне её предлагал. Так просто. Достаточно было просто сказать «да».

На этот раз я обняла его первой, поцеловала в плечо, шею, подбородок.

— Прости. Я не должна была спрашивать.

Каково ему было сопротивляться этому?

Насколько сложно пришлось, когда его заветное желание, его цель, смысл его жизни — всё было так близко, так доступно. Только руку протяни.

Вильгельм повернул голову, чтобы мазнуть губами по моим губам.

— Ты можешь спрашивать о чём угодно. Я попрошу тебя подождать, если не буду готов ответить.

Он снова был мучительно серьёзен, прощупывая собственные пределы. Как я пробовала воду ногой, так он проверял, насколько безоглядно способен довериться.

Меньше всего в жизни я хотела бы предать это доверие.

— Ты ненавидишь его теперь? Этого человека.

Монтейн засмеялся. Я ожидала от него чего угодно, но точно не смеха — тихого, горьковатого.

— Я не знаю. Так и не сумел понять.

Он вдруг ушёл глубоко под воду, нырнул так стремительно, что я успела растеряться, а когда снова выбрался на поверхность, продолжил уже увереннее.

— Сначала я считал себя слабаком за то, что отпустил его. Потом думал, как это, должно быть, несправедливо — в то время как она лежит в могиле, у него всё хорошо.

Он поплыл против течения, и я последовала за ним, стараясь не отставать, но держаться при этом на достаточном расстоянии, чтобы ненароком не начать давить.

— Потом я задался вопросом: что должно́ было с ним случиться за эти три года? Тот, перед кем я стоял на коленях, ничего не знал ни о любви, ни о милосердии. Быть может, даже не потому, что был так плох. Он просто не понимал этого точно так же, как ты не понимаешь чужой готовности отдать кому-то своего ребёнка. Я со временем это понял, — он бросил на меня быстрый взгляд. — Проклиная его, я был уверен, что он не выживет. Что он просто не сможет так жить. Что гордости в нём больше, чем ума и жажды к жизни. Однако же он стоял в том трактире и позволял какой-то мрази говорить с собой как с грязью. Только потому, что та женщина устала и замёрзла. И чёрт его знает, Мел, я не знаю, что думать на этот счёт. Не хочу знать.

Я остановилась, как будто передо мной возникла невидимая преграда, и как только Монтейн развернулся, поцеловала его сама, рискуя утонуть.

Он, конечно же, не позволил мне уйти под воду, привлекая к себе ближе, и… О да, вот теперь это была страсть.

Стоило нам выбраться на берег, я сама потянула его к себе, бесстыдно и смело обвила его бёдра ногами, а потом прикусила мочку уха поторапливая.

Вильгельм тоже спешил.

Он обошёлся всего несколькими короткими смазанными поцелуями, — в губы, шею, плечо, грудь, — а потом вошёл в меня, лишь в последний момент сдержавшись от того, чтобы толкнуться слишком сильно.

Барон оказался восхитительно деликатным любовником. Мне не было ни больно, ни неприятно — не зря он зажёг ночью своё пламя, щедро делясь им со мной, оставляя на мне свой след.

При этом он так трогательно старался не напугать, не оказаться слишком грубым, что мне пришлось сделать это само́й — до боли сжать его волосы и провести ногтями по спине, оставляя красные полосы.

Только так, оказывается, можно было сбросить тяжёлое, заставляющее метаться от неприкаянности напряжение, начать дышать глубоко и свободно.

Ночью я была слишком взволнована, чтобы разбираться в оттенках ощущений. Сейчас же я чувствовала его в себе так по́лно и ярко, что лицо и шею обдавало жаром, а глаза закатывались от какого-то запредельного удовольствия.

Он брал меня быстрыми и частыми движениями, постепенно входя глубже, заставляя уже не задыхаться, а беспомощно и придушенно стонать ему на ухо. В этом раскалённом мареве снова не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Только он.

Мы.

Это новое слово испепеляло все опасения и доводы разума, и я повторяла его имя, как заклинание, пока он не стиснул моё бедро до боли сильно, наверняка до синяков, и мир не взорвался для меня тысячей ярких огней.

Обратно в деревню мы возвращались, не спеша.

Монтейн обнимал меня за плечи, и я плелась рядом с ним почти неуклюже, время от времени сбавляя шаг, чтобы поцеловать или ответить на поцелуй.

Трава под ногами была тёплой.

Солнце как следует согрело её — я успела почувствовать это ещё на берегу, ёрзая по ней мокрой спиной, но идти по ней оказалось не меньшим удовольствием.

Уил держал меня так крепко, словно боялся, что меня у него отберут.

При этом от него действительно не исходило и тени страха.

Существо иного порядка…

Мы шли в молчании, наслаждаясь тишиной и друг другом, и момент этот был прекрасен, но я не могла отделаться от мыслей о том, что он сказал.

Фигура в чёрном, человек или чудовище в человеческом обличии… Все шесть месяцев, прошедших с тех пор, как о нём узнала, он был для меня просто злом. Думать о нём как о разумном создании, с которым можно торговаться, было дико и пока что чересчур тяжело.

Барон ни о чём не спросил, но, вероятно, угадал направление моих мыслей. Когда мы оделись и развели огонь, чтобы приготовить еду, он заговорил о деле первым.

— Завтра утром нам нужно выдвигаться. Герцогство Керн недалеко отсюда, мы доберёмся за три часа.

— Что ты им скажешь? — я нарезала помидоры его охотничьим ножом,