Горячие руки для Ледяного принца - Рита Морозова

контакт. Абсолютный, глубинный. Я почувствовала его. Не тело. Не разум. Душу. Запертую, отчаявшуюся, замерзшую, но все еще живую. Огромную. Трагическую. Красивую. И бесконечно одинокую. И в этот миг одиночества не стало. Были только мы. Две души, слившиеся в точке золотого света. Моя жизнь текла в него, как река в иссохшее русло, выжигая тьму проклятия, заполняя пустоту теплом и чем-то новым.

Я видела, как его лицо за льдом дрогнуло. Не от боли. От шока. От невероятного, забытого ощущения. Тепла. Идущего изнутри. Его веки затрепетали. С трудом, невероятным усилием, он начал открывать глаза. Его серебристые зрачки, тусклые и мертвые секунду назад, встретились с моими сквозь толщу светящегося теперь золотистого льда. В них не было понимания. Только немой, абсолютный ужас. Ужас от осознания того, что я делаю. Откуда берется это тепло. Какой ценой.

«Нет…» — прошептали его губы за льдом. Беззвучно. Но я прочитала. И почувствовала отчаянный порыв сопротивления, попытку оттолкнуть поток жизни. Слишком поздно. Мост был построен. Жизнь текла. Я чувствовала, как моя собственная сущность истончается, растворяется в этом золотом потоке. Силы покидали тело. Ноги подкосились. Я уже не стояла, а повисла на ледяной глыбе, прижавшись к ней всем телом, как к последнему якорю. Зрение затуманивалось. Звуки битвы вернулись, но как далекий гул. Я видела только его глаза. Его ужас. Его пробуждающуюся боль от моего угасания.

«Не бойся…» — попыталась я прошептать, но губы не слушались. Мысль была ясной. «Это не смерть. Это… дар. Возьми его. Живи. Для себя. Для них. Для весны…»

Внешний мир ворвался в нашу хрупкую реальность. Золотой купол, истощенный моей отдачей, дрогнул и рассыпался в мириады искр. Меч Торвика, потерявший опору, с оглушительным звоном ударил в камень рядом, высекая сноп зеленых и золотых искр. Сам Торвик отшатнулся, ослепленный вспышкой, его лицо исказилось от ярости и недоумения. Его маги завороженно смотрели на светящуюся золотым светом ледяную глыбу, где мы с Кайленом были слиты в последнем объятии.

— Что за чертовщина⁈ — проревел Торвик, тряся головой, чтобы прогнать пятна перед глазами. — Добейте их! Сейчас же! Маги! Ледяные копья! Вонзите их в эту сияющую мерзость!

Маги опомнились. Их руки взметнулись. Из воздуха перед ними начали формироваться огромные, зазубренные копья из чистого, голубоватого льда, нацеленные прямо на нас.

Но внутри ледяной глыбы уже бушевала революция. Золотой свет, впрыснутый мной в самое сердце проклятия, делал свое дело. Кристалл смерти в груди Кайлена треснул. Не разрушился, но дал глубокую, зияющую трещину, из которой хлынул поток золотого света, смешиваясь с голубой скверной проклятия. По всему ледяному панцирю, сдерживавшему Кайлена, побежали не трещины разрушения, а золотые жилы жизни. Они пульсировали, как вены, наполняя лед теплом и светом. Сам панцирь начал меняться. Не таять, а становиться… другим. Прозрачность сменилась внутренним золотистым сиянием, жесткие грани начали сглаживаться, как бы подстраиваясь под форму тела внутри.

И Кайлен… он не просто смотрел. Он чувствовал. Чувствовал поток моей жизни, вливающийся в него, выжигающий боль, заполняющий пустоту, которую он носил в себе десять лет. Чувствовал, как я угасаю. Его глаза, полные ужаса секунду назад, наполнились чем-то невыразимым. Болью. Не своей. Моей. И абсолютной, бесконечной благодарностью. И яростью. Яростью за меня. Против Торвика. Против проклятия. Против самой смерти.

Его рука, скованная еще золотистым, но уже менее монолитным льдом, шевельнулась. Сначала едва заметно. Потом сильнее. Пальцы сжались в кулак. Лед вокруг треснул не с хрустом, а с чистым, высоким звоном, как бьется стекло. В его серебристых глазах, отражающих золотое сияние нашей связи, вспыхнул огонь. Не метафорический. Реальный, яростный, живой огонь решимости. Он втянул воздух — первый глубокий вдох, не скованный льдом, за долгие годы. И его грудь под золотистым панцирем вздыбилась.

Я увидела это. Увидела пробуждение не просто человека, а Силы. И поняла, что моя часть почти сделана. Силы покидали меня стремительно. Золотой поток из моей груди стал тонким, прерывистым ручейком. Темнота сгущалась по краям зрения. Но в последнем проблеске сознания я увидела, как голубые ледяные копья магов Торвика, огромные и смертоносные, уже летят к нам. К нему. К моему Кайлену, который только что обрел шанс.

Нет. Это слово уже не имело звука. Только последний импульс воли. Я собрала остатки себя, последние капли жизни, не влитые еще в него, и бросила их не в Кайлена, а вперед. Не для атаки. Для щита. Последнего, хрупкого, как паутинка, барьера любви между ним и смертью.

Золотое сияние перед нами вспыхнуло на мгновение — слабое, дрожащее. Оно не остановило ледяные копья. Но оно коснулось их. На долю секунды голубой лед магических копий заискрился золотыми прожилками. Их траектория дрогнула. Они вонзились не в центр золотистой глыбы, где был Кайлен, а рядом. В лед у его ног и над головой, с оглушительным треском разбивая уже светящуюся, но все еще хрупкую оболочку.

Осколки золотистого льда полетели во все стороны. Один из них, острый, как бритва, чиркнул по моей щеке. Я не почувствовала боли. Только холод. Глубокий, всепоглощающий холод, идущий изнутри. Я больше не стояла. Я падала. Отрываясь от ледяной глыбы, от его пробуждающегося тела, от источника света, который я в него вложила. Последнее, что я увидела перед тем, как тьма поглотила меня полностью, было его лицо. Оно больше не было спокойным. Оно было искажено немым криком ужаса и боли, обращенным ко мне. Его рука, уже почти свободная от треснувшего золотистого панциря, протянулась, пытаясь схватить меня, удержать. Но расстояние было уже слишком велико. Я падала вниз, в хаос площади, в холод, в небытие, с чувством странного, ледяного покоя. Я сделала, что могла. Солнце зажглось. Теперь ему предстояло взойти.

18 глава

Падение длилось вечность и мгновение одновременно. Мир превратился в калейдоскоп мелькающих образов: кроваво-красное небо, черные зубья разрушенных стен, искаженные лица южан, завороженно глядящих вверх, ослепительные вспышки магии, летящей куда-то мимо… И его лицо. Лицо Кайлена, искаженное немым криком, рука, отчаянно протянутая сквозь золотистые осколки бывшей его темницы, пальцы, почти касающиеся моей падающей руки. Почти.

Затем — удар. Не о камни. О чьи-то руки. Жесткие, закованные в лед? Нет. В сталь. И крик боли — не мой. Чей-то чужой. Я качнулась, как тряпичная кукла, и снова полетела вниз, но медленнее, закручиваясь в вихре собственной слабости и чужого хаоса. Еще один толчок, удар в бок — на этот раз тупой, как от бревна. Воздух вырвался