Месть. Никогда не прощу - Софи Вирго

- Я был рад помочь, - говорит он просто, но в этих словах столько искренности, что мне становится не по себе от этого внезапного душевного тепла.

Мы молчим. Рома рядом катаясь смеется, пытаясь развернуться на месте, и его смех сливается с общим шумом парка, криками других детей, щебетанием птиц, шелестом листвы. Я вдруг понимаю, что говорю дальше, почти не думая, позволив словам вырваться наружу без обычного внутреннего контроля.

- Ему давно не хватало отца. Хорошего примера рядом. Все, что он получал, это тычки, упреки. А я... - голос дрогнул, предательски выдавая ту боль, которую я так тщательно скрывала все эти месяцы. - Я ничего не могла поделать. Сколько ни пыталась объяснить, уговорить, даже умоляла... - резко обрываю себя, понимая, что зашла слишком далеко.

Я осекаюсь. Слишком откровенно вышло. Слишком... Личное. Эти слова были адресованы не ему, а скорее самой себе, вырвавшись из того темного уголка души, где до сих пор живет обида и чувство собственного бессилия несмотря на сделанное.

- Прости, заговорилась, - быстро добавляю, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар. - Не то хотела ничего лишнего сказать. Накатило просто.

Но Дамир не торопится отшучиваться или менять тему, как сделал бы на его месте любой другой. Он смотрит на меня так внимательно, так проникновенно, что становится не по себе от этого взгляда, будто он видит меня насквозь, со всеми моими страхами и сомнениями.

В его молчании нет неловкости, только терпеливое ожидание и какое-то непонятное мне понимание, от которого в груди становится тепло и тревожно одновременно.

- Все хорошо, - говорит он наконец, и в его голосе звучит такая твердая уверенность, что мне невольно хочется в нее поверить. Солнце, пробиваясь сквозь листву клена, подчеркивая решительное выражение лица. - Я хочу попробовать.

- Что... Попробовать? - моргаю, не понимая, что он имеет ввиду.

Он делает глубокий вдох, как будто собирается с мыслями, и я замечаю, как напряглись мышцы на его сильных руках, которые мне сегодня отчетливо видны, ведь он в ыутболке.

- Ты мне нравишься. Как женщина нравишься, Альбин, - от его откровения краска приливает к лицу с такой силой, что кажется, будто щеки вот-вот воспламенятся, да и не только щеки, но и кончики ушей, а в груди поселяется странное, теплое и пугающее одновременно чувство.

Его слова звучат так просто и так сложно одновременно, что я не сразу нахожусь, что ответить.

Ну что он творит? Зачем все это говорит? Ну вот зачем? В голове звучат эти вопросы снова и снова, но ответа нет, только нарастающая паника, смешанная с чем-то еще, чем-то теплым и запретным.

Мне и без того плохо, страшно, а еще и он. И как назло он располагает к себе, своим спокойствием, своей уверенностью, тем, как легко он нашел общий язык с Ромой.

Я еще тогда на дороге, когда он просто взял, перенес встречу с партнером, чтобы довести меня до школы, поняла, что что-то в нем такое притягательное есть. В том, как он смотрит, как говорит, даже в том, как молчит, во всем этом есть какая-то внутренняя сила, которая одновременно и притягивает, и пугает.

Потом рассказ Ромки, что в тире с ним был не только Тимофей, но и Дамир, что-то во мне изменил. Я думала это просто благодарность за неравнодушие к сыну, за то внимание, которого ему так не хватало. Но сейчас, сидя рядом с ним на этой скамейке, понимаю, это что-то большее, и от этого осознания становится страшно.

Сейчас это «как женщина нравишься» выбивает почву из-под ног. Нельзя со мной так. Нельзя со мной играть. Мне уже было больно. Я боюсь еще что-то начинать, боюсь снова ошибиться, снова довериться и снова остаться одной. В горле стоит ком, мешающий сделать вдох, а пальцы сами собой сжимают край скамейки, будто ища опору в этом внезапно потерявшем устойчивость мире.

- Это невозможно, - выдыхаю, и сама жалею о сказанном. - Ты еще пожалеешь, что сказал это. Давай забудем.

- Я не мальчик, Альбина, - он не улыбается, его лицо остается серьезным, а взгляд теплым и твердым одновременно.

Он говорит четко, спокойно, не давая мне съехать со скользкой темы, не позволяя отшутиться или сделать вид, что не поняла.

- Если что-то говорю, значит, обдумал. Я тебя не тороплю. Понимаю, что сейчас тебе сложно и совсем не до новых отношений. Но я буду ждать. Просто сейчас, я хочу, чтобы ты знала, жизнь не закончилась, она только началась. И в этой новой жизни рядом может быть тот, кто не предаст.

Рома в этот момент подкатывает к нам, красный от напряжения, но сияющий, как начищенный пятак. Его глаза горят от счастья и гордости за себя. Он не дает Дамиру договорить, но я все понимаю и без слов, по тому, как он смотрит на меня без давления, но с такой твердой уверенностью, что становится немного легче дышать.

- Мам, Дамир, я научился тормозить! - Рома останавливается перед нами, слегка покачиваясь на роликах, но уже гораздо увереннее, чем час назад.

- Молодец, - отвечаю, чувствуя, как губы сами растягиваются в ответной улыбке, но взгляд все еще прикован к Дамиру.

Он так же не отводит глаз, и в них нет ни игры, ни жалости только твердая уверенность в сказанном, в своих чувствах, в том, что он готов ждать, сколько потребуется.

Сердце бешено колотится, будто пытается вырваться из груди, но впервые за долгое время не от страха.

И впервые за долгое время сердце хочет верить, хочет рискнуть, хочет попробовать снова, несмотря на все прошлые ошибки и боль.

Глава 35

Глава 35

Альбина

В спа-центре царит расслабляющая тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием фонтана в углу холла. Аромат лаванды и эвкалипта висит в воздухе, помогая расслабиться.

Мягкий свет бра освещает стойку администратора, где я аккуратно раскладываю новые буклеты с перечнем дополнительных услуг, на этой неделе мы ввели ароматерапевтические программы, и нужно обязательно проинформировать клиентов.

Мои пальцы скользят по глянцевой бумаге, выравнивая стопки, пока я мысленно составляю список дел