Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк

— Нет. — Оливия была одержима идеей стать женой Азаи. Хотя она никогда не заботилась обо мне, даже сейчас я все еще испытываю укол жалости и скорби о ней и ее конце.

— А как насчет мамы Теоса?

Я сжимаю губы и снова сосредотачиваюсь на лице Кайры. — Почему ты хочешь это знать? — Спрашиваю я.

Она пожимает плечами. — Что ж, это первый раз, когда я действительно могу поговорить о том, что значит быть Смертным Богом, и спросить о происхождении у кого-то, у кого действительно могут быть какие-то ответы — или кто готов дать их мне, — говорит она.

— Твой отец никогда… — Я позволяю вопросу затихнуть, когда она отвечает прежде, чем я заканчиваю говорить.

— Нет, конечно, нет. — Она фыркает, как будто сама идея ее забавляет. Она отводит глаза от моих и смотрит вниз, теребя подол одолженной туники. Я заставляю себя не пялиться после первого взгляда. — Я думаю, он все еще любил ее — мою маму, кем бы она ни была, — но ему не нравилось говорить о ней со мной. Поэтому я не знаю, что она сделала. Осталась ли на какое-то время, когда я ещё не могла помнить, или ушла сразу. Ещё есть одна разница: у тебя Бог — отец, а у меня — мать.

— Я знаю, что есть места, где держат молодых Смертных Богов до того, как их силы проявятся, — продолжает она. — Я много слышала об этом после того, как присоединилась к Преступному миру, хотя никогда их не видела. Детей, которых оставляют у Академий, туда и отправляют?

— Да. — Холодные, сырые, темные места, которыми являются эти учреждения. Отвратительные и вонючие. Моя верхняя губа инстинктивно дергается, обнажая зубы, когда я вспоминаю конуру, в которой Дариус, Каликс и я нашли Теоса. — Это неподходящее место для детей — смертных или Смертных Богов.

Кайра поднимает голову. — Ты ведь не был ни в одном из этих мест, не так ли? Я думала, Азаи нашел тебя и твою мать?

Шок пронзает меня глубже любого лезвия, и мои руки сжимаются в кулаки на краю матраса в попытке не оторвать ее от кровати и не потребовать, чтобы она рассказала мне, откуда у нее эта информация. Я медленно поворачиваю голову, чтобы взглянуть на нее. — И откуда ты это знаешь? — Мои слова холоднее льда, когда они срываются с моего рта.

Кайра смотрит на меня в ответ, в ее глазах нет ни капли страха, когда она отвечает. — Боги говорили об этом, — признается она. — Твой отец входит в Совет, и было упомянуто, что он был вынужден разыскать тебя и твою мать и… — Она делает паузу, ее брови хмурятся, когда она прикусывает нижнюю губу.

Мой взгляд устремляется к маленькой впадинке там — ее белые зубы сверкают, погружаясь в лепестково-розовый цвет ее рта. Я хочу видеть, как эти губы обхватывают мои… черт! Нет. Мое внимание возвращается к ее глазам и нахмуренным бровям.

— И.Что? — Требую я, рыча, чувствуя, как что-то зловещее скручивается у меня внутри. Это та же тьма, которая живет внутри моих братьев, вероятно, проклятие крови нашего отца — жестокость, которую я отказываюсь признавать.

Я ожидаю, что она отведет взгляд, но она этого не делает. Ее глаза встречаются с моими. Открытые и напряженные, как будто она проверяет себя, сможет ли выдержать мой взгляд. Должен признать, она делает чертовски хорошую работу. — Твое наказание, — произносит она почти шепотом.

Мышца напрягается под кожей моей шеи, прямо рядом с бешено бьющимся сердцем. Как будто она слышит это, глаза Кайры опускаются к моему горлу, прежде чем снова вернуться ко мне. В то время как кто-то другой был бы доволен этим знанием — мог бы ошибочно принять знание того, от кого я получил шрам на лице, за слабость, — она, похоже, даже не особенно заинтересована в этом.

Я позволяю еще большему молчанию установиться между нами, с каждой секундой шторм снаружи уносится все дальше и дальше, а тени в комнате сдвигаются, когда облака расступаются и внутрь заглядывает лунный свет. Наконец, я нарушаю это молчание.

— Нет, — говорю я ей. — Я не был одним из тех детей, которых оставляют у стен Академий. Каликс тоже. — Я отпускаю край матраса и встаю, направляясь через комнату к шкафу.

— А как же Теос? — спрашивает она, когда я открываю дверь и тянусь внутрь за одним из множества дополнительных одеял, хранящихся там. Я достаю два.

— А что Теос? — Парирую я, возвращая ей вопрос.

Она раздражённо рычит — и этот звук едва не вызывает у меня улыбку. Настоящую, редкую. Неудивительно, что мои братья так ею увлечены. Она словно возвращает к жизни то мёртвое, ледяное, что давно живёт в моей груди с тех пор, как моя мать позволила себе умереть ради меня.

— Был он брошен на ступенях Академии или нет?

Услышав ее слова, я закрываю шкаф одной рукой и немного сильнее, чем необходимо, прежде чем отнести одеяла через комнату к дивану у окна. — Это тебе придется спросить у него, — холодно отвечаю я. — Это его собственная история, а не моя, которую я могу рассказать.

— Ты… что ты делаешь? — Ее тон меняется, когда я подхожу к дивану и бросаю одеяла на тонкие подушки, которые тянутся вдоль окна.

Я разворачиваю одно и раскладываю его на подушках. — Готовлюсь ко сну, — отвечаю я ей рассеянно. — Это был чертовски долгий день, и я устал.

— Да, но… — Она замолкает, когда я беру второе и встряхиваю его. Я складываю одеяло у импровизированной кровати и поворачиваюсь к ней лицом.

Она пристально смотрит на меня, нахмурив брови, когда смотрит мимо меня на спальное место у окна, а затем на кровать. — Почему ты не спишь здесь? — спрашивает она, указывая на матрас под ней, где она слегка обернулась в мою сторону.

— Ты спишь здесь, — говорю я, выгнув бровь. Неужели она думала, что я буду спать рядом с ней? Учитывая, что мой член, кажется, ищет ее вопреки моему собственному желанию? Я качаю головой. Нет, этого не случится. Если я позволю себе уснуть рядом с ней, то у меня нет сомнений, что, проснувшись, я обнаружу, что мое тело прижимается к ней, прижимая ее к простыням коленом между ее бледных бедер, и мои губы пожирают кожу ее шеи, в то время как мои руки двигаются по ее груди.

Словно ободренный этим образом, мой член снова пульсирует, болезненно упираясь в ткань