Сводница без тормозов - Любовь Перуница

пару дней. Но в эти дни мне было… спокойно. Такое странное чувство. Я не хотела это останавливать, как раньше, не стискивала зубы, как с другими мужчинами, не плакала беззвучно в душе — ведь это единственное место, где я порой могла остаться одна, и то не всегда.

Я не слышала, что всё это время говорил обо мне отец. До меня дошла лишь последняя фраза.

— Ладно. Что уж. Так! У меня есть один знакомый, его компания даже получше. Но есть сложности — семья, дети. Не то чтобы это нас раньше останавливало. Но он, по моим данным, примерный семьянин. Если поторопимся — успеем всё провернуть тихо, без больших убытков. Милана, ты меня поняла?

Нет… Нет!!! Я не могу ещё раз. Я ведь…

— Я беременна.

В кабинете становится так тихо, что слышно, как за окном пролетает ворона.

Костя присвистнул.

— Ну ты, мать, даёшь!

Отец медленно поднимается. Он кажется огромным, заполняющим собой всё пространство.

— Что? — это не вопрос. Это низкий, опасный гул, исходящий из самой глубины его груди.

— Я правда беременна! — кричу я ему в лицо, истерически, с надрывом. — Но не от него! Не от Жени! От того парня в клубе! Понял?! От того самого ублюдка, с которым ты видел меня на фото! Вот такой я подарок тебе приготовила! Наследника от какого-то проходимца!

Я вижу, как багровеет его лицо. Как наливаются кровью белки его глаз. Жилы на шее надуваются, словно верёвки. Он не кричит. Он издаёт хриплый, животный звук и с силой швыряет на пол тяжёлую бронзовую статуэтку. Та с грохотом разбивается о паркет.

— Ты… — он задыхается, сжимая кулаки. — Ты… шлюха… Безмозглая, никчёмная шлюха!

— Какой ты меня сделал, такая и есть!

— Ты завтра же идёшь на аборт!

— Нет!

Костя отводит взгляд, смотрит в окно. На его лице — не сочувствие. Брезгливость. Мы больше не клан. Мы — три чужих человека в дорогой, просторной клетке.

— Я всё для тебя… — рыдаю я, обессиленно опускаясь на стул. Всё тело трясёт. — Всю жизнь старалась быть идеальной… Я больше не могу. Я оставлю ребёнка. Лучше одна, чем… так.

Отец тяжело дышит, опершись руками о стол.

— Убирайся, — говорит он тихо, но с такой силой, что меня пронзает холодом. — С глаз моих долой. И уноси своё… своё позорное отродье. Чтобы я его никогда не видел.

В его голосе — окончательный приговор. Не моей беременности. Мне. Всей моей жизни, которую я так старательно выстраивала, как карточный домик. И вот он рухнул. С одним хлопком. Оставив после себя только пыль, осколки и ледяную, всепоглощающую пустоту. И никакой жалости.

Я смотрю на него, на брата, на этот кабинет. И не нахожу в себе ничего. Ни злости, ни боли. Только мрак. Густой, бездонный и бесконечно одинокий. Трещина прошла по мне. И я чувствую, как проваливаюсь в неё.

Глава 42 — Отцы и дети

Воздух в кабинете отца был таким же, как и в прошлый раз — стерильным, охлаждённым и бездушным. Но на этот раз я чувствовал себя иначе. Не просителем. Не мальчишкой, пытающимся что-то доказать. Долг Воганову был погашен. Удавка с шеи снята. Я пришёл сюда поговорить. Расставить все точки.

Отец сидел за своим столом, медленно водил пальцами по тачпаду дорогого ноутбука. Он не сразу поднял на меня взгляд.

— Ну? — произнёс он наконец, откладывая папку. — Пришёл похвастаться? Справился без старого отца?

— Пришёл сообщить, что вопрос с Вогановым закрыт, — я сел в кресло напротив, чувствуя непривычную расслабленность в плечах.

— Похвально. Пожалуй и я поделюсь кое-какими новостями. Дело в том, что кое-кто, не станем показывать пальцем, передал информацию по отмыванию бюджетных средств Вогановым. Он конечно вывернулся, старый скользкий гад. Как запахло жареным, укатил в Эмираты. Даже не побрезговал подставить своего сына, Константина.

— Что грозит Косте? — Жаль парня, он нормальный человек, просто очень верен своей семье.

— Тюрьма. За мошенничество в особо крупных размерах.

— А Милана? Что будет с ней? — В горле застрял ком. Несмотря на то, как мы расстались, я не желал ей зла.

— Пойдет свидетелем. В конце концов — это была её идея. Мстящие женщины- страшные существа. Особенно, если их ломают.

Он кратко изложил суть: скандал последних дней, дошедший до правоохранительных органов, сказалось на репутации бывшего тестя стремительным падением, выставление Кости «козлом отпущения» лишь усилил эффект. Милана оказалась действительно беременна, но всплывающие подробности также кинули тень на её медийную личность. Отец при этом говорил спокойно, без злорадства. Это была просто констатация факта. Кармическое воздаяние, если верить в такие вещи.

Я слушал, не перебивая. Его лицо оставалось каменным, но я уловил лёгкое напряжение в уголках его губ.

— Легко отделались, — брезгливо бросил он, когда закончил. — В наше время за такое сажали надолго. Имущество конфисковывали. Слабые стали.

— Их семья распалась, — заметил я. — Костя в тюрьме, и его вера в «семейные узы», как я понимаю, сильно пошатнулась. Милана… в незавидном положении. Думаю, это похуже чем тюремный срок. Они уничтожили себя изнутри.

Он промолчал, и в тишине я решился сказать то, что носил в себе долгие годы.

— Знаешь, — начал я, глядя ему прямо в глаза. — Я бы гордился тобой. По-настоящему. Если бы ты построил всё это… — я сделал широкий жест, охватывающий весь кабинет, всю его империю, — не на страхе, манипуляциях и сделках в серой зоне. А на чём-то настоящем. На уважении. На качестве. На честном слове.

Он резко поднял на меня взгляд. В его глазах вспыхнули знакомые стальные искры гнева, но почти сразу же они погасли, сменившись чем-то другим. Не изумлением. Скорее… холодным, неохотным анализом. Он изучал меня, как изучал когда-то перспективный, но рискованный актив.

— Идеализм, — отрезал он, но в его голосе не было прежней презрительной насмешки. Был усталый цинизм. — Идеализм — роскошь для тех, у кого нет долгов и голодной семьи.

— Или сила для тех, кто хочет спать спокойно по ночам, — парировал я. — Я прошёл через кабалу. И я не хочу возвращаться в неё. Ни в твою, ни в чью-либо ещё. Я построю своё. Иначе.

Мы смотрели друг на друга через полированную столешницу — два разных мира, два разных понимания силы. Он — сила страха и контроля. Я… я только начинал понимать, что настоящая сила, возможно, в умении оставаться человеком, когда всё вокруг толкает тебя стать хищником.

Он первым опустил взгляд, медленно кивнув.

— Что ж. Строй. Посмотрим, что у тебя получится.

В этих словах не было