Играя с ветром - Евсения Медведева

– Лёва! – я отбрыкивалась, понимая, что сейчас снова получу за упрямство.

– Молчи, Ника… Вот теперь лучше помолчать тебе! – Доний одной рукой практически сдирал с себя одежду, потом включил воду в душе и встал под струи, притянув меня к себе. Ледяная вода вмиг прогнали дрёму. Пижама с медвежатами прилипла к телу, волосы повисли сосульками, падая на лицо.

Он сдёрнул с меня мокрую кофту, стянул штаны и прижал к себе. Так крепко, что дышать было трудно. Слышала, как колотится его сердце, чувствовала россыпь поцелуев в волосах, и так хорошо стало. Это не мужчина, это ураган… Но с ним так приятно падать в неизвестность.

Лёва выключил воду, сдернул с перекладины большое полотенце, сначала обтер меня, потом себя и как-то резко присел, но уже через мгновение мои волосы хлестали по его заднице, а я вновь оказалась на его плече. Он внес меня в спальню, сбросил на кровать, вернулся за своими вещами, аккуратно развесил их на спинку стула и только после этого посмотрел в глаза. Так долго… Секунды казались бесконечными. Я сидела мокрая, голая на своей постели и тряслась от его сумасшедшей энергии, что вихрем бушевала вокруг меня. Но Лёва, как ни странно, внешне был абсолютно спокоен. Он взял сигареты и вышел на балкон.

– Какого хрена я не могу дозвониться до тебя, Сквознячок? Ты до сих пор не вытащила меня из ЧС? – Доний ногой придвинул к дверям кресло, сел в него, напряженно смотря мне в глаза.

«Чёрт!!!»

Я весь вечер мучилась от неизвестности, умирала от удушающих догадок и гипнотизировала телефон! Совершенно забыв, что самолично кинула его номер в ЧС! Хотелось и смеяться, и плакать одновременно, и, очевидно, Лёва все это видел. Но ему смеяться не хотелось совершенно.

Его тело было напряжено, скулы вдруг стали такими резкими, грубыми, кончик носа заострился, а крылья носа, наоборот, гневно пульсировали.

– Телефон глючит, – я встала, открыла комод и надела сорочку, мысленно попрощавшись с любимыми розовыми медвежатами.

– Так я и знал. Просто телефон, – он докурил, вытянул ладонь и стал нервно ей потрясывать, вероятно, требуя мой гаджет. – Давай-давай, хулиганка.

– На, – я бросила в него беленьким телефончиком, делая вид, что не переживаю, хотя внутри все сжималось. Боже! Это какой тупой нужно быть??? Я пару часов изнывала от страданий. Мучилась ревностью вместо того, чтобы просто позвонить ему! Свернула с кровати намокшее одеяло, замотала волосы в махровый тюрбан и села, прислонившись к бархатной спинке. Сжимала пальцами простынь, наслаждалась фигурой мужчины в моем крохотном кресле лимонного цвета и таяла.

– Ну, все…

Даже не смотрела, что он делает, а когда его рука взмыла в воздухе, вздрогнула. Лёва швырнул к моим ногам новенький красный телефон.

– Что – все? – я открыла рот, вертя гаджет в руках.

– Этот телефон больше не глючит, чёрный список я проверил, – Лёва достал свой телефон и уже через мгновение красный кусок металла, стекла и пластмассы заорал на всю комнату, а на экране высветилось «Бабник». – Кстати, можешь не переименовывать.

– Лёва… – я пыталась собрать мысли в кучу. Черт! Он видел!!! Видел то, как он записан в моем телефоне. Как стыдно…

– Почему ты уехала? – Лёва отвернулся к окну, снова закурил, не смотря на меня.

– Рабочий день закончился…

– ПОЧЕМУ ТЫ УЕХАЛА?

– Лёва! – гнев, досада и остатки ревности вдруг взорвались во мне атомной бомбой! Я готова была разлететься на кусочки и его расщепить заодно, чтобы не выделывался мне тут! – Кто мы? Кто я? Кто ты? Ну? Раз ты такой решительный, смелый, то скажи мне… скажи! Обычно люди общаются, целуются, а потом спят. Но не в нашем случае, да, Лев Саныч? Мы ж с тобой сначала трахаемся, как кролики, работаем вместе, а потом вопросы задаем? Хотя… Вопросы тут есть только у меня…

– Всё сказала?

– Все!

– Спать ложись, истеричка, – Лёва ещё раз прошелся полотенцем по волосам, сбросил его на спинку стула, встал и абсолютно нагло улёгся на мою кровать. – Я сегодня понял, что разучился без тебя спать. Душно мне без Сквознячка… Душно.

– Когда я спросила: «Кто я для тебя?», думаешь, меня не строит определение «твоя подушка»?

– Думаю, тебя устроит определение «моя»…

И все неважным стало. Сердце успокоилось, по спине потекли разряды электрического тока, а веки стали тяжелыми. И лишь в мозгу плескалось «Моя»…

Глава 21

Распахнула глаза, лишь бы убедиться, что не сплю…

Не сплю…

Лёва спал как обычно, уткнувшись моськой в мою шею. Резкие выдохи щекотали и согревали. Странно все это. Странно…

Ищешь годами, пробуешь, подгоняешь мужиков под шаблон, скорее даже впихиваешь их, вместе с раздутым эго, в аккуратную форму идеальности, а он все это время рядом ходит. Зараза такой!

– Идеальный, да? – внезапно захрипел Лёва и звонко чмокнул меня в плечо.

– Что??? – взвизгнула и села, стряхнув с себя этого сонного наглеца.

– Ну, ты же думала о том, как тебе чертовски повезло.

– Ничего я такого не думала!

– Думала-думала. Аж щекотно было от того, как твои извилины быстро в головушке шевелились, – Лева откинулся на спину, потянулся сладко-сладко и взял с тумбочки свой телефон. – Семь утра? Ника, я встаю не раньше восьми, ты же знаешь.

– Да я тебя сейчас ледяной водой оболью. Пришел среди ночи, намочил меня, ещё и хамит с самого утра! Тоже мне, мавр хамоватый, – я пыталась выпутаться из одеяла, барахталась, как ребёнок в сугробе.

– Хотя нет, не рано. Кажется, я уже готов «позавтракать».

– Я по утрам пью только кофе. И ничего готовить не собираюсь, – злилась, да так, что челюсть скрежетала. Понимала, что он не мог ничего услышать, просто его чувство юмора вышло «на зарядку», но ничего с собой поделать не могла, меня словно с поличным поймали. Как унизительно! Его вчерашнее «моя» успокоило, конечно, но сейчас-то я понимаю, что вопросов меньше не стало.

– А я не об этом, – Лёва вырвал из моих рук одеяло, стянул через голову сорочку и практически уронил на себя. – Меня всегда бесили женские истерики. С детства насмотрелся этой хрени так, что аллергия начинается – удушье страшное. А твоя истерика меня возбуждает, Ника. Вот все в тебе меня побуждает омрачить… То, как румянец заливает твое личико, как сжимаются твои губы, как ты подергиваешь носиком… Прям кричишь взглядом: «Омрачи меня, Лев Саныч, омрачи…».

– Доний, ещё слово, и я подумаю,