Играя с ветром - Евсения Медведева

– Вижу я сон этот, – прошептала мама. – Как спалось-то? Не твёрдо? Нигде не натёрла?

Я дар речи потеряла от двоякости слов моей обычно тихой, доброй и все понимающей мамочки! Клацала челюстью, тихо возмущаясь тем, как она пялится на Лёву. У меня даже рука зачесалась заснять это на видео и отправить отцу, чтобы он объяснил, что это, в конце концов, неприлично!

А когда её зелёные глаза снова упёрлись в меня, возмущение погасло, а предательский страх вновь вернулся. Я сама не понимала природу своей реакции. Вроде не маленькая, но от одной только мысли, что тётя Оля и мама догадаются обо всем, дурно становилось. Наверное, поэтому мой язык, забыв согласовать это с мозгом, выпалил самое очевидное на тот момент объяснение:

– Он к Люсе пришел!

Да я сама охренела от того, что брякнула. Однако когда абсолютно все присутствующие резко обернулись в мою сторону, стало очевидно, но, к сожалению, слишком поздно, что сморозила я глупость несусветную. Если наши мамы продолжали растерянно хлопать глазами, то Лёва вовсе потерял концентрацию и даже разжал на мгновение пальцы, чуть не выронив полотенце. Зато улыбку свою с лица стёр. Хоть какой-то толк…

С ужасом косилась на Люську, боясь получить в любой момент в глаз, как тогда в школе, когда я схлопотала двойку за поведение, а родителям сказала, что это Люська во всем виновата. Но подруга была спокойна, правда, внешне, правда, временно, правда, держалась из последних сил. Но и этому я была рада. Мне нужно было время, чтобы просто отдышаться. Вдох… Выдох… Только вот паника никуда не исчезла.

– К Люсе? – мама прочистила горло, отставила корзинку с пирожками, сбросила связку обоев, которую до сих пор прижимала к груди, и меня обухом по голове ударило. Я же сама её просила привезти их с утра, потому что в обед приедет мастер. Черт!!! Как стыдно!

– Ага… – кивала головой, боясь посмотреть Донию в глаза.

– Приехал к Люсе, а съесть должна его ты? – сдерживая смешок, выдала мама. – Я всё верно поняла? Ничего не упустила?

– Так, все, дальше без меня, – Курочкина ловко прошмыгнула в ванную, умудрившись незаметно махнуть мне кулаком и даже звонко шлепнуть Дония по заднице, перед тем как закрыться. – Присоединяйся, красавчик, раз ко мне пришел. Я ждуууу…

– Ну, я пойду, раз приглашают? – заржал в голос Доний и уже потянулся к двери, но получил шлепок по ней от матери.

– Может, нам уже кто-нибудь что-нибудь объяснит? – голос тети Оли звенел миллионом циркулярных пил. А мне оставалось молиться, чтобы подъездный стояк рвануло именно сейчас, чтобы вынести меня и мой стыд на хрен отсюда. Подбирала слова, накручивала на палец сорочку, пялилась себе под ноги, но даже сейчас я придумывала другую байку, даже не собираясь говорить правду…

Зря.

Доний, гад такой, вспомнил, что мужчина, и решил самостоятельно расставить все точки над «и» так, чтобы вопросов больше не осталось ни у кого. Если бы я знала… Если бы только могла помыслить о том, КАК он это сделает! Сбежала бы через балкон. Ей Богу, сбежала бы… Он с каким-то остервенением схватил меня за подбородок и абсолютно нагло поцеловал, да не просто чмокнул! Нет… Засосал так, что моему пылесосу стыдно стало. И я на миг растворилась, снова оказавшись в его волшебном лесу, где поют птички, влажная от росы травка щекочет пяточки, и никто не пытается вывести меня на чистую воду.

– Жаль… А я думала, правда ко мне пришёл, – захохотала Люся, выглянув из ванной, очевидно, испугавшись воцарившейся тишины.

– Ну, теперь все понятно, – мама скинула лодочки и, с силой ткнув меня локтем в бок, прошлепала в кухню. – Оля, пойдем, я тебя кофе угощу, раз из воспитанных и взрослых тут никого. Одни гормоны бушуют и детсадовское враньё.

– Пойдем, – тётя Оля тоже разулась, брякнула сумкой о пол и прошла следом, правда, легких телесных ни мне, ни Лёве не нанесла. Вот она – материнская любовь. – Может, в угол их поставить, а, Лара? Во всяком случае, поведение соответствующее.

– Тебе голову продуло, Сквознячок? – Лёва сцапал меня за руку и, когда мамы скрылись из виду, втолкнул в спальню. – Что ты тут устроила театр бабы Фисы? Какая Люся?

– Курочкина…

– Ника, ты бредишь? – Лёва скинул полотенце и стал глазами искать свои трусы.

– Чёрт! Да я растерялась! – нашла белые боксеры на кресле и кинула ему. – Что я должна была сказать? Это Лёва, мы трахаемся, но в целом без иллюзий, да?

– Нет, конечно. Надо было сказать, что я в твоей квартире шпилю Курочкину, так же правдивее, да? Ника…

– Ну что – Ника? Что? – я сорвала с себя долбаную полупрозрачную сорочку, скуля от стыда, что наши мамы видели это непотребство. Плохое знакомство с матерью твоего парня… Очень плохое. – Ты – плохой кандидат для знакомства с родителями, Лёва. Плохой! Тебя надо прятать, понимаешь? Ты – как личный дневник в дальнем ящике комода – только для меня и моих сбрендивших фантазий полуэротического содержания, хотя нет, порнографического содержания. О таком даже подругам стыдно рассказать!

– А вот это уже обидненько. Прячут гондоны, грязное бельё и сигареты от родителей, никогда бы не подумал, что окажусь в этом списке, – Лёва натянул брюки и стал заправлять в них рубашку, не спуская с меня глаз, пока я голяком расхаживала по комнате, пытаясь понять, где лежат мои приличные вещи. Можно подумать, если я вернусь в монашеском одеянии, мамы забудут то, как я их встретила. – И чем же я плох? Рожей не вышел?

– При чем здесь твоя рожа? Лёв, а ты не обижайся на правду. Ещё пять минут назад ты мне душу изливал благостными намерениями уйти с моего пути, ведущего к счастливой жизни, в любой момент. Ты можешь уже завтра проснуться с ощущением, что наигрался, а в обед уже сквозанёшь к какой-нибудь Дине-Лине-Зине, а мне что делать? Опять идти к родителям и объяснять, что вновь выбрала просто не того? Так лучше я в одиночку свои раны залижу, чем в очередной раз стану центром всемирной скорби. Понимаешь? Необязательно семье знать о моем временном статусе в твоей жизни. Пусть меня это устраивает, но они не поймут, Лёв. К тому же с пелёнок тебя знают. Ну что ты смотришь так на меня? Не умею я влюбляться в хороших мальчиков. НЕ УМЕЮ!

– Зато я умею, как выяснилось, – Лева поджал губы, сдерживая рвущиеся эмоции. А их