Играя с ветром - Евсения Медведева

– До свидания, – мама сухо кивнула, дождалась, пока тётя Лариса расцелует на прощание дочь, и молча вышла.

Я не из обидчивых, но эта оплеуха определенно должна зажить. Всё как обычно, чтобы подставиться под новый удар, нужно забыть прошлое поражение. Но как забыть, когда ты, как по расписанию, напарываешься на это убийственное сравнение? Как забыть, если твоим противником уже больше двадцати лет является родная мать?

А никак, ты просто покупаешь шикарный букет цветов, натягиваешь улыбку и едешь добровольно на очередное поражение, потому что в этом сражении выиграть просто невозможно.

– Ты специально брючный костюм надела, Ника? – когда входная дверь хлопнула, я выдохнул и прижал к себе растерянную Нику, заполняя образовавшуюся пустоту ароматом её бархатистой кожи.

– Нет, Лев Саныч, что вы…

– Наивная, я всё равно найду место и время для «совещания», Сквознячок, и уж тем более стяну с тебя этот облегающий костюм.

– Пойдем, пока меня не уволили, – она рассмеялась, и впервые за долгое и нудное утро легко стало. И мне бы тоже расслабиться, обнять её покрепче, прижать к себе, но в голове испуганной птичкой металось: «Не порть девочке жизнь…».

– Нет, Ника, боюсь, что планы меняются. Снимай свой костюм, бери купальник, объявляю вторник выходным.

Слова вылетели раньше, чем обработал их мозг, а когда обработал, то выбросил пораженческий белый флаг. Да, сейчас кроме неё мне совершенно никого видеть не хочется, поэтому и план созрел мгновенно.

– Что? Я не могу! У меня там столько дел, Лёва, боюсь, и до вечера не разберусь.

– Можешь, Ника… Можешь… Пока коварный босс-обольститель здесь я. Вот создашь свою фирму «Рога и копыта», возьмешь меня…

– Всё, этих двух слов достаточно, – захихикала Ника и вскочила с колен, выбегая из кухни. – Босс сказал – выходной, значит, выходной!

Ника смеялась, кружилась по комнате и скидывала с себя напускную строгость. И в этот момент больше всего была похожа на девчонку: легкую, беззаботную и опьяняюще счастливую. И эти эмоции были заразны. Из головы вылетели мрачные мысли, воспоминания, и даже тяжелые слова матери перестали припекать ожогом. Я просто улыбался и наблюдал за той, что внесла краски в мою серую жизнь. И это была не та напускная улыбка, к которой все привыкли. Это был настоящий отпечаток счастья.

Влюбился… Влюбился? Влюбился.

Как придурок. Как школьник. Как идиот.

И это чувство волшебно, его не нужно искать в себе, в её глазах, оно просто переливом колокольчиков начинает звонить в душе, когда Ника рядом.

– Куда мы? Что надеть?

– Собери вещи первой необходимости и просто доверься, – подмигнул я и вышел из спальни, чтобы «обрадовать» своего зама, потому как возвращаться в офис я был не намерен.

Ника собралась быстро, бросила в меня дорожным рюкзачком и, попрощавшись с Люсей, выпорхнула следом. Не задавала вопросов, молча села в машину, лишь изредка на светофорах наклонялась, чтобы поцеловать.

– Я слышала, что сказала твоя мама, – Ника уже несколько минут о чём-то напряженно размышляла, прикусывая нижнюю губу.

– Это обида. Женщинам приходится многое прощать, Ник. И их несдержанность, излишнюю эмоциональность, вспыльчивость, поэтому не обращай внимания, – я открыл окно, закурил, делая вид, что увлечен дорогой.

– Она до сих пор любит твоего отца?

– Мы уже договорились, что он мне не отец.

– Хорошо, твоего однофамильца.

– Не знаю. Наверное. Она любила его с первого курса, как познакомились на картошке. Он был звездой курса, играл на гитаре и пел песни. Кстати, мама на первом курсе и забеременела, а дальше ты знаешь.

– Но почему она так сказала?

– А мама моя считает, что во мне его гены, – я не понимал, почему до сих пор не прекратил этот бессмысленный разговор. Как хорошо было слушать её смех, тихое пение и ловить поцелуи. Но продолжал говорить… говорить… – Я с самого детства слышу: «вылитый отец», «его гены», «папина копия», «дурная кровь». Что бы я ни сделал, в спину летела одна из заготовленных фраз. Поначалу было непонятно, потом обидно, потом привык, а дальше и сопротивляться не было смысла. А когда меня стали интересовать девочки, её истерики стали походить на драматический спектакль. «Бабник» – это вообще её коронка, не думай, что от тебя я впервые это услышал. Поэтому и из дома я свалил после школы, благо дед помог.

– А что мама?

– А ты знаешь, она успокоилась. Я словно был раздражителем для неё, красной тряпкой для быка с лицом предавшего её отца. Наше сходство поразительное, поэтому, когда он отпускал волосы, я брился налысо, а когда его залысины заставили его отказаться от модной стрижки, волосы отпустил я. Вот и все. Всю жизнь живу от противного, пытаюсь ей доказать, что я не он…

– А зачем ты это делаешь? – Ника сжала мою руку, прижала к своей щеке и стала целовать пальцы. – Дети не несут ответственность за взрослых, ты же понимаешь?

– Понимаю.

– Ты несешь ответственность и за него, и за маму. Её ожидания, что ты внезапно перестанешь быть сыном своего однофамильца, не оправдались, и это не твоя вина. Ты был ребёнком, тебе было страшно…

– Я постоянно таскал за собой ЕГО тень. Не так встал, не так сел, не то сказал… Её слёзы, беспочвенные истерики и перепады настроения становились всё чаще. Их уже сложно было гасить объятием и детскими слезами, а когда мама случайно столкнулась во дворе с однофамильцем и его счастливой семьей, вдруг стихла… И я даже обрадовался, но недолго музыка играла. Она с таким остервенением пыталась вытравить из меня все, что могло напоминать ей о НЁМ, что в итоге стерла и меня. Я слово себе дал, что не женюсь, потому как этих истерик видеть не мог. Мне проще было стать весельчаком, смириться с прилипшим «бабником», чем позволить женщине осесть на своей территории. И привык.

– Вот прям привык? – Ника все это время слушала меня с открытым ртом, даже не дышала, словно боялась, что я замолчу. А я бы все равно не замолчал, потому как желание выплеснуть все это дерьмо, что всколыхнули слова матери, было непреодолимым.

– Ага. Но вот появился Сквознячок и лишил меня девственности по всем фронтам. Ну? Каково быть моей первой, а?

– А ну? – Ника сбросила белые кеды, закинула ноги на приборную панель и стала загибать пальчики. – Давай, выставляй счет, Доний. Всё хочу услышать.

– Квартира, Ника! Ты лишила невинности мою квартиру! В первую же ночь пустила корни, и вот теперь тащишь меня в дом, чтобы и там всё пропитать своим запахом. Коварная… Коварная женщина! –