Играя с ветром - Евсения Медведева

– Тащу? Я тащила тебя на работу!

– Не ври, женщина, видел я твой порочный блеск в глазах. Ой, не о работе ты думала.

– Всё-то ты видишь, – смеялась она от щекотки, извивалась на сиденье и заполняла душу радостью. Хорошо с ней…

И мы не поехали на работу сегодня, собственно, и на следующий день там не появились… Потому что моя девочка хотела хорошего мальчика, она его и получила. В полном объеме на целых два дня.

Мы спрятались от всего мира в уютной тени моего домика в «Вишнёвом», валялись на пляже, купались в реке и были просто Лёвой и Сквознячком. Перед сном спорили, какую пиццу заказать, по утрам на «камень, ножницы, бумага» скидывались, кто готовит завтрак, а потом забывали, потому что уже привыкли «завтракать» иначе….

Ника сказала, что я – тот, кого нужно прятать, как девичий дневник, в дальний ящик, и я даже понять её могу, потому что как только мы остаёмся наедине, планета останавливается, воздух превращается в печной жар, а мысли прячутся за инстинктами. Но и они иные. Не взять, трахнуть и забыть, а наоборот – обнять, отлюбить и насладиться судорогами удовольствия до последней капли. Да, возможно, я тот, кого хочется прятать, но она даже не понимает, насколько это взаимно. Если я для нее – эксперимент, вызов собственной сексуальности, то она для меня – смерть…

Мои инстинкты становятся мягкими, как жареный зефир, а желания трансформируются в потребность в её запахе, робком взгляде из-под пушистых ресниц, ярком румянце и сочным губам, от которых не хочется отрываться. Не помню, когда я в последний раз столько целовался… Вру. Я никогда так долго и упоительно не целовался, как школьник, дорвавшийся до первого запретного женского тела. А я очень люблю запретное. Оно такое сладкое, манкое и необходимое, как воздух. Внутри всё трещит, сжимается и взрывается рядом с ней. И я постоянно ловлю себя на мысли, что лучше уже просто быть не может! Но эта коварная женщина заставляет меня вновь и вновь забывать то, что было раньше. И смерть моя отодвигается, а в душе свербит мысль, что завтра будет ещё лучше…

В четверг я вырубил будильник, гениально притворившись, что проспали мы совершенно случайно, а в пятницу встал пораньше, чтобы подписать присланные курьером бумаги, скинул внеплановую премию Аркаше, доблестно взвалившему на себя все дела, и вновь вернулся в постель, коварно вырубив будильник в очередной раз.

– Ах ты подлый Лёвушка! – завопила Ника, вырываясь из груды простыней, как только я тише мышки лёг в кровать. – Ты специально!!!!

– Я в туалет ходил, – смеялся, уворачиваясь от её ударов подушкой, но Ветерок разошлась не на шутку, не смущал её ни мой гогот, ни мольбы о пощаде, ни даже облако перьев, накрывающее нас.

– Лёва…

– Я не хочу отпускать тебя, – прижал к себе так крепко, чтобы чувствовать биение сердца.

– Ты подлый обманщик. Мы пропустили целую неделю! Я так никогда не разгребу дела после Нинульки, ну пожалей, – Ника дёргалась, покрывала поцелуями моё лицо, пытаясь освободить руки, чтобы защекотать. – Пожалей!

– Хорошо, так и быть, я отпущу тебя на работу, но в понедельник.

– Обещаешь?

– Бля буду!

– Мы ещё сегодня успеем, Лёв.

– Нет, у нас сегодня планы.

– У нас?

– У нас.

– Посвятишь?

– Мы идем на вечер выпускников, Сквознячок. Вместе. Я задолжал тебе танец…

Глава 24

Ника

Меня трясло так, что даже мысли вибрировали в голове. Расхаживала по своей квартире, вслушиваясь в эхо стука каблучков, вторящих биению сердца, и каждый раз вздрагивала. Украдкой бросала взгляд в зеркало, вспоминая слова Лёвы, когда он высадил меня у дома : «Пусть их челюсти останутся на паркете школьного актового зала, Сквознячок…» .

Нет, ну челюсть наверняка упадёт, вот только прилично ли это? Ладонями заскользила по платью, наивно пытаясь удлинить его. Развернулась и стала придирчиво осматривать себя в ростовом зеркале. Сверкающая бронзовая ткань просвечивалась, облегала, подчёркивала и провоцировала. Загар, прилипший за два дня, проведённых на берегу реки, практически сливался с цветом платья, размывая всевозможные границы. И я даже себе казалась неприлично откровенной, практически обнажённой, что уж говорить о посторонних. Тугой лиф соблазнительно приподнимал грудь, подчёркивая и открывая рельеф, а отсутствие лямок лишь усугубляло ситуацию. Тёплый свет бра падал на ткань, рассеиваясь сотней мелких переливов, отбрасывая солнечные зайчики на новые серые обои коридора. Но мне определенно нравилось.

Да, мне хотелось услышать звук рухнувшей челюсти, но не бывших соучеников, нет. Все прошлые обиды стали какими-то мелкими, неважными. Насмехающиеся голоса одноклассников и вовсе стихли, перестав дразнить зудящую досаду. Все поменялось. Я даже не помню, когда чувствовала такую странную, одуряющую лёгкость свободы и счастья. И единственное, чего мне сейчас хотелось – согреться в танцующем пламени в прозрачно-голубых глазах.

Ловила себя на том, что все мои мысли были только о нём. И это чистой воды безумие! Войдя в свою квартиру, я лишь по инерции налила себе чашку зелёного чая с жасмином, посидела в кресле на балконе, забыв осмотреть завершённый ремонт, а потом пошла собираться. И делая привычные телодвижения, я всё равно думала о нём. Укладывая волосы, примеряя платье и выбирая аромат на вечер, делала это не для себя, а для него. Мне хотелось доказать не то, что я лучше какой-нибудь там Дины-Лины-Зины, а хотелось вытащить наружу то, что чувствует он, что прячет, чего боится и что пытается усмирить. А мне мало! Мало… Пусть горит адским пламенем, и не будет ему пощады, собственно, как и мне…

– Бедный Лёвушка… – закрыла глаза, мечтая поскорее увидеть его реакцию. И сил находиться в ставшей тесной и душной квартире уже не осталось, поэтому я и рванула на улицу, позабыв про лифт. Бежала по бетонным ступенькам, наслаждаясь внутренним трепетом, и улыбалась… Как дурочка!

И за каждое бесконечно долгое мгновение ожидания я получила награду. Ради взгляда, с которым я столкнулась, едва выбежала из подъезда, стоило терпеть грёбаные двести одиннадцать минут тягостного одиночества.

Лев, выйдя из машины, так и остался стоять на проезжей части, лениво отмахиваясь от возмущённых сигналов водителей, движение которых было практически парализовано. Его прозрачно-голубые глаза сверкали… И это было ярче тысячи заезженных слов, миллиона шаблонных признаний и самого ошеломительного оргазма. В них были бесконечность и тепло.

И так хорошо стало…

Жгучее, неукротимое пламя ласкало меня, нагло бродя от щиколоток до груди. Лёва сжал челюсть, бросил средний