Играя с ветром - Евсения Медведева

что ты романтик гребаный, а я этого терпеть не могу. Такая же аллергия у меня на них. Удушье. Только не у меня, а у романтика, – сопротивлялась, как могла. Пыталась вырваться, кусалась, лупила его, ощущая, как плавится моё тело. Его объятия, тихий шепот и ласковое касание губ мочки уха заставляли мой ураган стихать, превращаясь в шелест по-утреннему ленивой морской волны. И вот я уже вдыхаю его аромат и наслаждаюсь теплом рук.

Лёва щедрый любовник, внимательный. Не из тех, кто на второй раз готовы получить косоглазие, указывая на свой «перчик», желая получить обязательный, по их мнению, минетик. Мудилы, отбирающие женщин по виду «снизу». А Лёва другой… Он ловит кайф от процесса. Нравится ему секс, от первого поцелуя до судорожного вскрика.

– Ой, Ветерок, сама меня в тряпку превратила, вот теперь пользуйся. Стирай меня, гладь, береги… – его руки раздвинули мои ноги, и я протяжно застонала, ощущая его твердый член.

Не было ощущения пошлости и разврата. Я хоть и искала чувство, что меня используют, но не находила, потому что для меня это было настолько же важно, как и для него.

– Это что – предложение встречаться? – уперлась руками в его грудь, оттолкнулась и села, сдвинув бёдра так, чтобы ощущать его под собой. И все стало таким правильным, привычным: его руки накрыли мою грудь, а мои бёдра начали исполнять танец пламени.

– Ага, – Лёва рыкнул, сел и резко сдвинулся к изголовью, скинув подушки на пол. – Давай мутить, Ветер?

– Доний, детство в попе заиграло? Так я тебя омрачу…

– Стоп… Этого достаточно, – Лёва поднял меня за бедра и резко опустил на себя, улыбаясь и наслаждаясь моим вскриком. – Омрачи, Ника. Омрачи…

Не дал мне возможности верховодить. Не до этого ему было, львиный голод его одурял. Движения были быстрыми, резкими. Он с силой опускал меня на себя, а потом с большим нажимом буквально вжимал в себя так, что из глаз катились слёзы. Эмоции тайфуном сжирали изнутри, лишая возможности думать, дышать, жить… Я переставала чувствовать свое тело. Секс с ним был похож на катание на карусели из детства: длинные звенящие цепи брякали, я сжимала металлическую с облупившейся краской перекладину, то взмывая в воздух, то замирая от резкого падения. Лёва…

Засранец!!! Ненавижу… Ненавижу за то, что скрывал от меня то, что было моё по праву. Ёжилась от мурашек, когда он умудрялся целовать меня в грудь, втягивать затвердевший сосок, хныкала от колик, что бежали по ногам, и от жара, бьющегося запертым пламенем внизу живота, и умирала… В глазах темнело, мышцы становились каменными, а потом БАХ! И взрыв… Меня рассыпало на мелкие кусочки, рыдала в голос, впиваясь ногтями в его плечи. А он продолжал… Рычал, целовал и снова рычал…

– Боже, ты такая… такая… – Лев с жадностью смотрел на меня, ловил эмоции, слизывал слёзы, разделяя то сумасшествие, что разносило меня на атомы.

А когда засуетился, стало понятно, что и он сам близок к взрыву…

– У меня спираль, – еле собрала силы в кулак, чтобы не обламывать ему кайф.

– Зараза!

Прижал к себе, впился губами и сделал ещё пару толчков, падая в пропасть вслед за мной….

– Ты почему раньше не сказала?

– Ой, что за довольная мосенька? Минус одна статья расходов?

– У спирали меньший фактор защиты, – прижал к себе, зарываясь лицом в спутанные волосы. – Поэтому я приверженец барьерной защиты.

– Я вижу твою приверженность, Лёва. Вернее, чувствую внутри. Боишься стать папой?

– Боюсь? – он громко рассмеялся и откинулся на спинку, жадно смотря на сигареты, оставленные на подоконнике. – Отцами должны становиться те, кому дано.

– Тебе не дано?

– Наследственность плохая, – невооруженным глазом было видно, насколько неприятна ему эта тема: ноздри напряглись, брови съехались на переносице. – Поэтому ты сильно не идеализируй меня, Ника.

– Поматросишь и бросишь? – соскользнула с него, принесла сигареты, пепельницу и легла рядом, слушая сердцебиение.

– Полюблю и отпущу, как только ты сама этого захочешь.

– А если не захочу? – смотрела на него, любовалась красивыми чертами, гладила грудь, целовала руки и, несмотря на холод его слов, наслаждалась моментом.

– Захочешь. Обязательно захочешь. В женщинах заложен код продолжения рода, твоему материнскому инстинкту станет тесно, ты уже не сможешь удовлетворяться одним сексом и заботой обо мне, запал романтики растворится, а тут и организм подоспеет. Куранты биологических часов забьются в истерике, ты станешь мучиться, выносить мозг, доказывая, что моё убеждение – хрень, а твое – верх здравомыслия, – Лёва закурил и отвернулся к окну.

– Тогда скажи прямо, что делать можно, а что нельзя? – перевернулась на спину и стала загибать пальцы. – Первый пункт мы выяснили, нельзя беременеть. Да?

– Конечно, можно, Сквознячок, – он поцеловал меня, и так нежно прошелся большим пальцем по губам, что сердце сжалось. – Но не от меня.

В его прозрачных глазах плескались боль и сожаление. Не было там бравады или желания обидеть. Он просто говорил то, что чувствовал сердцем. Но все равно на душе скребли кошки. Я, естественно, уже успела мысленно родить ему сто «донят», обвенчаться на берегу океана и поэтому, как бы он ни старался смягчить, больно было все равно.

– Это из-за отца? – вопрос выпал раньше, чем я осознала, что встала на скользкую тропинку, откуда уже не свернуть.

Мы все детство прожили через стенку. Наши мамы работали парикмахерами в одном салоне, дружили, и, кстати, дружат по сей день. Ольга Аркадьевна Доний, когда мама попала в больницу, готовила для нас с отцом все две недели и дважды в день носила горяченькое для любимой подруженьки Лары, моей мамы. Я выросла на такой дружбе, поэтому и с девчонками своими выстраивала точно такую же: крепкую, сильную и бесконечную.

Отца Левы я помню, но смутно. Высокий голубоглазый мужчина однажды пришел на Новый год в костюме Деда Мороза, почти до полуночи заставлял всех детей танцевать, играть, стихи рассказывать, а потом ушел… Кстати, ушел он тогда насовсем. Когда тетя Оля пошла торопить мужа, чтобы не пропустить речь президента, его и след простыл… Все вещи остались на местах, забрал лишь деньги, подаренное золото и документы.

С той ночи наши шумные новогодние праздники закончились.

– Отец – тот, кто рядом всегда, Ник. Он поддерживает, когда ты шатаешься, успокаивает, когда чего-то боишься. Он мне не отец. Однофамилец.

– А ты пытался его найти?

– А чего пытаться, – Лёва снова рассмеялся, только уже так горько. – Он переехал в соседний двор в новую семью. У него любимая жена, желанные дети и дача по выходным. А я – приплод. Он так и