Разрушь меня - Бьянка Коул

class="p1">Я опускаюсь обратно на диван, наблюдая, как он направляется к моей двери с той уверенной грацией, от которой у меня переворачивается желудок. Он достает свой бумажник, осуществляя обмен товарами с отработанной эффективностью.

Аромат сычуаньских специй наполняет мою квартиру, когда он несет пакеты на кухню. Я слышу, как открываются и закрываются ящики — на самом деле он ищет посуду на моей кухне, как будто это самая естественная вещь в мире.

Он возвращается с охапкой контейнеров для еды навынос и моей разномастной коллекцией палочек для еды. — Организация твоей кухни оставляет желать лучшего.

— Извини, что мой ящик для посуды не соответствует твоим строгим стандартам. — Я смотрю, как он расставляет контейнеры на моем кофейном столике. — Хотя я заметила, что ты нашел все, что нам нужно.

— Я очень хорошо нахожу то, что мне нужно. — Он достает последний контейнер и протягивает мне пару палочек для еды, причудливых лакированных, которые София привезла мне из Японии. Конечно, он выбрал бы их.

Блюд перед нами, похоже, хватит, чтобы прокормить небольшую армию. От пельменей с супом поднимается пар, лапша дан дан, поблескивает от масла чили. Мой желудок урчит возмутительно громко.

Я пытаюсь сосредоточиться на фильме, но мое внимание продолжает переключаться на элегантные руки Дмитрия, с идеальной точностью орудующие палочками для еды. Благодаря ему, еда на вынос выглядит как изысканная трапеза.

Лапша дан именно такая вкусная, как он и обещал. Я украдкой бросаю на него взгляды между откусываниями, очарованная этой более мягкой версией человека, которого я обычно вижу в залах заседаний. Теперь его пиджак и галстук сняты, рукава закатаны, обнажая сильные предплечья, и есть что-то невероятно интимное в том, чтобы наблюдать, как он тянется за очередным пельменем.

— Ты пялишься, — говорит он, не отрывая взгляда от экрана.

— Я никогда раньше не видела, чтобы ты так ел. — Я накручиваю лапшу на палочки для еды. — Это... по-другому.

Он берет кусочек курицы кунг пао. — По-другому хорошо или по-другому плохо?

— Просто по-другому. — Я делаю паузу. — Человечно.

Теперь он смотрит на меня, приподняв одну бровь. — В отличие от?

— Идеально управляемого робота, который терроризирует заседания моего совета директоров.

Его губы приподнимаются. — Я не терроризирую. Я направляю.

— Скажи это мистеру Паттерсону, у которого из-за стресса случился кислотный рефлюкс.

Дмитрий ухмыляется, потянувшись за Мапо с тофу. — Возможно, ему следует развить более крепкое телосложение.

Я качаю головой, не в силах сдержать улыбку. Фильм продолжает идти, но я погружена в созерцание профиля Дмитрия в мягком свете моего телевизора. Его обычные острые углы кажутся мягче здесь, в моем пространстве, окруженном контейнерами с едой на вынос и нежным вечерним сиянием.

Он снова ловит мой взгляд и, на этот раз, удерживает его. Что-то теплое и собственническое мелькает в его кобальтово-голубых глазах, отчего у меня перехватывает дыхание.

— Ешь, — мягко говорит он. — Пока не остыло.

Я повинуюсь, но еда кажется картонной, на мой вкус. Все, на чем я могу сосредоточиться, — это его присутствие рядом со мной, тепло его бедра, прижатого к моему, и то, как его пальцы касаются моих, когда мы беремся за один и тот же контейнер.

Глава 23

ДМИТРИЙ

Я наблюдаю, как Таш проходит по египетскому крылу музея на своем планшете. Каналы службы безопасности показывают мне восемь моментов, когда она разговаривает с персоналом, проверяет дисплеи и делает заметки в своем планшете.

Мои пальцы касаются края кофейной чашки. Воспоминание о том, как я проснулся с ней, прижатой ко мне в пижаме, задевает незнакомую струну. Никакого секса. Просто... присутствие.

— Сэр, ситуация с Лебедевым требует вашего внимания. — Аким маячит у двери моего кабинета.

Я отмахиваюсь от него, не сводя глаз с Таш, которая делает паузу, чтобы отрегулировать освещение на конкретном экспонате. Такие точные движения. Такая забота о каждой детали.

На кадрах видно, как она останавливается, чтобы поговорить с офицером Чен. Чен наклоняется слишком близко, но Таш плавно отступает назад. Профессиональная, контролируемая, моя.

Я просматриваю утренние записи службы безопасности в ее многоквартирном доме. Все в норме. Никакой подозрительной активности. Но комфорт от осознания того, что она в безопасности, вступает в конфликт с тревожащей уязвимостью в моей груди. Я никогда никому не позволял так влиять на мою сосредоточенность.

В моей голове прокручивается прошлая ночь — она засыпает во время просмотра фильма, ее мягкое тело прижимается к моему на дорогом кожаном диване. Я мог бы разбудить ее. Вместо этого я осторожно поднял ее и положил в постель, устраиваясь рядом и вдыхая аромат ее шампуня, пока сон не поглотил и меня.

Утренний свет заиграл медными бликами в ее волосах, когда она потянулась за кофейником. Это было просто, но оно пробилось сквозь годы тщательно поддерживаемого контроля. Ни одна женщина никогда не заставляла меня чувствовать себя таким беззащитным.

Я барабаню пальцами по столу, не в силах сосредоточиться на лежащих передо мной отчетах. Домашний уют всего этого преследует меня — ее дизайнерская футболка, босые ноги, ступающие по блестящему кафелю на кухне, то, как она улыбнулась, когда я точно узнал, как она пьет кофе. Никакого притворства. Никаких игр за власть. Только... мы.

Заключающаяся в этом опасность пугает меня больше, чем любой конкурент или враг в бизнесе. Я десятилетиями возводил стены, поддерживал идеальный контроль и держал всех на рассчитанном расстоянии. И все же одно утро случайной близости с Наташей дало трещину в фундаменте, который я считал непробиваемым.

На моем телефоне жужжит сообщение от Николая о ситуации с Лебедевым. По-видимому, Лебедев не слишком хорошо воспринял похищение своей дочери. Это яркое напоминание о том, кто я и чем занимаюсь, и от этого по моим венам пробегает лед. Эта мягкость, которую я чувствую, когда я с Наташей, является помехой. Каждый враг, которого я нажил, рассматривал бы ее как слабость, которую можно использовать. Каждый соперник рассматривал бы ее как рычаг давления.

Я закрываю глаза, вспоминая, как прошлой ночью она прижималась ко мне на диване, доверчивая и беззащитная. Желание защитить борется с потребностью контролировать. Я хочу запереть ее где-нибудь в безопасном месте, но я знаю, что это разрушил бы то, что привлекает меня в ней — эту яростную независимость и огонь.

Простая истина заключается в том, что я скомпрометирован. Тщательно продуманные ячейки моей жизни перетекают друг в друга. Мужчина, который просыпается с Наташей, который варит ей кофе и целует ее на прощание, не может быть тем же самым мужчиной, который заказывает убийства и организует поглощения. И