Преграды и прощение - Корали Джун

Джесс прерывисто выдохнула.

— Хорошо. Но если ты куда-нибудь пойдешь...

— Не пойду.

— Если ты захочешь что-нибудь сделать...

— Не захочу.

Джесс кивнула.

— О. Я уже выводила Маленькую Маму на прогулку, но ей, наверное, скоро снова нужно будет выйти на улицу... Хочешь, останусь до тех пор?

Услышав свое имя, моя собака встала со своей кровати в углу комнаты и подошла ко мне.

— Я справлюсь, — ответил я, погладил Маленькую Маму по голове и устроился на диване.

Джесс молча постояла с минуту, а потом вздохнула и удалилась.

Отец учил меня, что все мы рождаемся со стеклянными сердцами. Хрупкие, смертоносные маленькие инструменты стучат в нашей груди. Мне просто нужно было потратить немного времени и закалить его огнем и агонией. В конце концов, я был Борегаром. А Борегары не страдали от сочувствия, угрызений совести и чувства вины. Мы ступали босыми ногами по осколкам, как маленькие психопаты, доказывая всему миру, что нам не нужны красивые эмоции, чтобы выжить.

2

Вера

Дизайнерский багаж моей мамы был отягощен одеждой, сожалениями и пустыми обещаниями. Мне было трудно нести каждый чемодан в одиночку, но я справилась.

Я занесла тяжелые чемоданы в дом Джека Борегара, пока мама стояла на крыльце. Мамины впалые щеки ввалились. Ее черный кардиган был плотно запахнут на груди, и она возмущенно вздернула подбородок, глядя на собственность свысока, как презренная королева, пока она обдумывала свои мысли. Хотя та молчала, язык ее тела кричал на меня.

Я знала, что мама злилась. Потому что нарушила главное правило: вмешалась в ее «долго и счастливо».

— Джек должен быть дома позже. У меня в мультиварке жаркое. Я подумала, может быть, сегодня вечером мы испечем печенье, — предложила я, уронив один из ее особенно тяжелых чемоданов. Она уставилась на линию деревьев вдалеке, не потрудившись ответить. — Мы всегда пекли печенье. Помнишь, мама?

Ничего. Ответа нет. Тишина затянулась, как колючая проволока между двумя столбами забора. Натянутая, острая, с настороженными намерениями.

Мама была не в восторге от того, что оказалась вдали от мужа и вернулась в Коннектикут. И, насколько я поняла, Джозеф тоже был не в восторге от вмешательства Джека. Мне не удалось подслушать переговоры, но потребовалось немало усилий, чтобы посадить маму на самолет. Почему моя мать не ухватилась за шанс сбежать подальше от своего мужа, было для меня загадкой. Я видела болезненные синяки. Поняла, на что способен мой отчим. Но, возможно, она чувствовала ту же неуверенность в Джеке, что и я. Я не была уверена, что могу ему доверять, но у меня не было других вариантов.

Дед утверждал, что ему надоело покрывать грехи своего старшего сына, но мне было не по себе от его внезапной перемены настроения. И до сегодняшнего утра даже не была уверена, что он способен выполнить свою часть сделки. Прошло четыре дня с тех пор, как я согласилась на его маленькое предложение. Четыре дня с тех пор, как я узнала, что мои отношения с Хамильтоном были ничем иным, как ложью. Четыре дня смущения и сожаления. Четыре дня на то, чтобы погрузиться в свои мысли и придумать план действий по спасению мамы и выполнению условий Джека.

Джек хотел, чтобы я наладила его отношения с Хамильтоном, но мне не хотелось иметь ничего общего с человеком, который разбил мое сердце, а потом исчез. Хамильтон стал для меня призраком. Ни звонков, ни сообщений, ни писем. Это должно было радовать, но эгоистичная часть меня надеялась, что Хамильтон хотя бы попытается связаться со мной и извиниться. Мое эго желало, его унижений. Но за последние четыре дня я не получила ничего, кроме радиомолчания.

Я действительно ничего не значила для Хамильтона Борегара.

Хотя мысль о том, что ему было все равно, разбивала мне сердце, я знала, что это значительно облегчило бы мою работу. План Джека основывался на идее, что Хамильтон любил меня достаточно сильно, чтобы наладить их отношения. Мой дед и не подозревал, что я не нравлюсь его сыну даже настолько, чтобы отправить мне сообщение.

Возможно, Хамильтон принял близко к сердцу мои слова в лесу. Мне было так больно, что я умоляла его никогда больше не разговаривать со мной. И, полагаю, часть меня оттолкнула Хамильтона, чтобы увидеть, как сильно он будет стараться вернуться ко мне. Это было неправильно и незрело, но я всегда была человеком, который боролся за отношения в своей жизни. Хоть раз мне хотелось, чтобы кто-то боролся за меня.

По крайней мере, моя мама была здесь, в целости и сохранности.

Когда встречала ее в аэропорту сегодня днем, мне пришлось заставить себя не разрыдаться при виде нее. Стиснув зубы, я обвела взглядом свою избитую мать с ног до головы. Ее макияж был наложен, как маска, вероятно, скрывая синяки, покрывавшие ее опухшее лицо. Она выглядела умирающей от голода и совершенно несчастной. Первые слова, которые мама мне сказала, были: «Я ненавижу это место». Я не понимала, что такого плохого в возвращении в Коннектикут. Я же была здесь, разве нет? Это должно было что-то значить.

Даже сейчас она выглядела почти больной.

— Не утруждай себя распаковкой моих вещей, Вера. Я не останусь надолго, — наконец пробормотала мама после того, как я занесла в дом последний чемодан «Луи Виттон». Она оторвала взгляд от двора, где совсем недавно праздновала свое замужество. Раздраженно вздохнув, мама последовала за мной внутрь.

— Распаковка вещей не повредит. Кроме того, Джек сказал, что ты останешься здесь, пока Джозеф не привыкнет к своей новой работе и пока не построится твой новый дом. Это может занять месяцы.

Я молилась, чтобы это заняло месяцы… годы… вечность.

— У нас все было просто замечательно, пока не позвонил Джек. Мой муж был очень зол, Вера. Очень, очень зол. Я не могу поверить, что ты рассказала Джеку о... о... — Она прочистила горло, прежде чем продолжить: — О моем последнем визите. Ты еще молода. Ты не понимаешь, Вера.

Ей повезло, что я не рассказала полиции о ее последнем визите. Может, мама хотела замять жестокое обращение мужа, но я отказывалась. Мама появилась полумертвой, и я должна была просто оставить все как есть? Нет. Я отказалась. Вздохнув, я продолжила:

— Тут не так уж много нужно понимать. Джозеф причинил тебе боль. Я не знала, что делать...

— Ну, тебе не стоило звонить Джеку. Джозеф не хотел причинить мне