Яд и мармелад. Жена по неосторожности - Юлия Удалова

Гилберта. – Ты влюблена в него и даже себе не представляешь, что стала лишь средством для достижения его целей. Я говорила с ним. Некромант до сих пор любит меня одну.

Я не хотела ей верить, но женщина говорила так уверенно, с таким превосходством…

– Гилберт разведется с тобой сразу после того, как получит свои родовые артефакты и женится на мне. Ну, а пока ты сгодишься на то… чтобы своим телом восполнять его жизненную энергию. Я слышала, девственницы для этого подходят как нельзя лучше.

Не может быть, чтобы в нашу первую ночь Гилберт просто воспользовался мной!

Он был так искренен…

То, что произошло меж нами, было для меня чудом!

А Блэкмор просто поимел меня, словно вещь.

Но… Я ведь обещала себе, что не буду верить могильному магу, и сама же нарушила обещание.

Папа говорил, не связывайся, не связывайся с сумеречными, особенно с некромантами.

Ведь, если все это неправда, откуда тогда Эмили узнала про родовые артефакты?

Я хотела достойно ответить ей. Хотела держать удар.

Но вместо этого навзрыд расплакалась перед своей счастливой соперницей, как последняя дура и размазня. Эмили Маклер торжествовала.

Да, она выиграла. Она победила. Однако ей мало было меня растоптать.

Она захотела меня добить:

– Ты просто пешка в его игре. Гилберт так и сказал мне. А еще сказал, что совершил ошибку, заключив с тобой контракт и не дождавшись меня. Мы с ним будем вместе, а тебя он вышвырнет, как использованую тряпку. Ты уберешься в Дракончино вместе со своим нелепым дешевым мармеладом. У графа Гилберта Блэкмора только одна любовь, и это я. Точно так же, как у Морбидиона одна королева мармелада – Лизетта Дордюран. Заруби себе это на носу, ничтожество!

После ее ухода я плакала долго. Очень долго. Мне было так тяжело, что утолить эту печаль не мог даже мой фамильяр.

Это была некрасивая, гадкая истерика. Прекратить которую я не могла.

За окном окончательно стемнело, когда я, наконец, смогла немного успокоиться.

Что ж, папа предупреждал… Я отдала свою невинность жестокому, циничному, равнодушному могильному магу. Стала разменной монетой.

Теперь я должна до дна испить эту чашу, полную боли…

На Делл Спира было темно, все магазины уже закрылись. Накинув капюшон, я скользила, словно тень. Именно тенью мне сейчас и хотелось быть.

Ведь тени не умирают от боли.

Проходя мимо «Леди Мармелад» я заметила в окнах слабый свет. А потом в ночи увидела мужа Лизетты, который разгружал крытую повозку, полную каких-то грязных мешков.

Приглядевшись, увидела на них темные пятна, очень похожие на пятна крови.

В другое время я бы обязательно заинтересовалась и хотя бы тайком заглянула в магазин Лизетты. Уж очень странно выглядела эта ночная выгрузка.

Но сейчас я просто не нашла в себе на это сил.

Силы были только на то, чтобы вернуться в знакомый мрачный особняк, в котором меня ждал муж.

Гилберт с порога заключил меня в объятия, крепко поцеловав в губы.

Так хотелось поддаться порыву.

Еле-еле отвернулась.

– Прошу вас, уберите от меня руки, граф, и не распускайте их впредь, – процедила холодно. – То, что произошло между нами в брачную ночь, не дает вам на меня никакого права. Это было ошибкой, которую нам обоим необходимо забыть. Уж я-то точно забуду, как страшный сон. Действуем в рамках договора. Хорошего вечера.

Произнесла все это спокойно и вежливо, не глядя на него. Понимала, что если посмотрю в его синие холодные глаза, не выдержу и снова сорвусь в истерику.

Предстану влюбленной ревнивой идиоткой.

Которой, впрочем, я и была…

В ответ Блэкмор ничего не сказал, позволяя мне подняться по лестнице и тихо удалиться в свою комнату, где я без сил упала на постель и горько-горько разрыдалась.

ГЛАВА 30

Гилберт

Мое малиновое безумие.

Иначе тебя просто невозможно было назвать, Марисабель.

Ты подарила мне счастье, которое я уже не надеялся обрести. А потом просто взяла и толкнула на дно бездонной пропасти.

Наша ночь была ошибкой.

Так ты сказала.

Какой же бред ты несла… О какой ошибке вообще может идти речь, если с тех про ты пребываешь во мне?

Глубоко в груди, в душе, в сердце.

И вырвать тебя оттуда можно только, если это сердце вырезать.

То, что творилось со мной до нашей близости, было лишь слабой тенью того помешательства, которое случилось после.

Темноту, в которой я жил и к которой привык, разрезал яркий разноцветный свет.

Твой желанный образ навеки поселился перед моими незрячими глазами. Такой, какой ты была в день нашей свадьбы – в черном свадебном платье и черной фате на розовых локонах.

Такой, какой ты была в нашу первую ночь – обнаженная и податливая под моими руками.

Млеющая от моих ласк. Обессилено шепчущая мое имя.

Ты сказала, что забудешь это, как страшный сон.

То, что стало для меня величайшим счастьем, было для тебя кошмаром.

Неужели ты не понимала, что я уже не смогу забыть?

Первые дни ходил, как пьяный.

Хотелось подойти, встряхнуть, поговорить. Но я прекрасно понимал, что не смогу насильно заставить тебя себя любить.

Унизительно выпрашивать любовь. Я не собирался до этого опускаться.

Любые попытки отвлечься давались с трудом.

Не помогали ни медитации, ни изнуряющие тренировки. Ни орды мертвецов, которых я поднимал ночами, приказывая нападать, а затем молол их в костяную муку.

Даже отвратительный могильный тлен кладбищ все равно пах тобою, нежным малиновым запахом твоих волос.

Там, в моей темноте, перед моим мысленным взором, ты стояла позади кидающихся на меня скелетов, и ветер развевал твои розовые локоны.

Но тогда я хотя бы мог забыться. Отвлечься на летящие в меня ржавые стрелы и топоры, нацеленные в сердце костлявые пятерни с длинными когтями.

Хуже было, когда я приходил в свой дом. Но, падая от усталости на кровать, все равно не мог заснуть.

Ты подходила, садилась на меня сверху, гладила, свешивала свои дивные волосы, давая их вдыхать и трогать. Давая трогать тебя всю, обнимать, покрывать поцелуями твою теплую кожу.

Я понимал, что безнадежные грезы о тебе когда-нибудь сведут меня с ума.

Кровь вскипала в жилах, и я бил кулаком стену, чтобы не ворваться к тебе и не воплотить эти мечты в реальность.

Какой же пыткой было находиться с тобой в одном доме и ощущать твое присутствие так близко!

При этом я должен был сохранять внешнее спокойствие и поддерживать холодный вежливый диалог в то время, когда от твоего