Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева

словно старая карга, уступила место юной весне. Яркое солнце золотило просыпающуюся землю, а звонкие трели пернатых странников, вернувшихся с юга, наполняли воздух радостью. Сельчане, соскучившиеся по работе, заполонили поля, спеша засеять их зерном и взрыхлить огороды под овощи.

Мои старики, пустившие корни в городе, казалось, совсем не тосковали по деревне, где прошла их долгая жизнь. Меня безмерно порадовало, как тепло они приняли Олега и Дашу, словно родных детей. Сердце рвалось пожить в их доме, согретом любовью и душевным теплом.

В тихой обители Соловьевых не происходило ничего из ряда вон выходящего. Лишь одна тягостная загадка не давала мне покоя: что за зловещая клякса поселилась в теле третьей жены хозяина дома? Я пыталась направить Анастасии целительную энергию, но, к моему ужасу, черная субстанция, словно ненасытный паразит, лишь разрасталась от этого прилива света. Казалось, жизненных сил девушки уже не хватало прокормить кляксу, и она жадно впитывала мою энергию.

Хромус, обычно такой находчивый, и тот был в растерянности. Он обшарил пыльные библиотеки окрестных имений, но лишь развел своими крохотными лапками, выражая на мордочке крайнюю степень сожаления.

Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать, как увядает совсем еще юная и цветущая женщина. Кожа ее приобрела болезненный серый оттенок, плечи ссутулились, а тело постоянно знобило.

Резник, казалось, обследовал ее чуть ли не ежедневно, но не находил никаких признаков болезни. Мне было искренне жаль Анастасию. Она с такой робкой надеждой смотрела на целителя, а тот лишь недовольно морщился и, дабы не прослыть невеждой, выдал барону: «Вероятнее всего, выходя замуж, Анастасия уже была больна, но искусно скрыла это в надежде на то, что вы, Петр Емельянович, отвезете ее в Москву к целителю высшей категории. А их лечение, как вам известно, стоит баснословных денег. Ее семейство, не пожелав расстаться с миллионами, переложило эту заботу на ваши плечи…».

Хромус, подслушав этот подлый разговор, тут же передал его мне. Целитель вмиг упал в моих глазах.

А Петр Емельянович, поверив клевете, охладел к жене и смотрел на нее с нескрываемым презрением.

К моему удивлению, две старшие жены барона хоть и сочувствовали Анастасии, но помочь ничем не могли.

В один из майских вечеров, когда буйство весны уже чувствовалось в каждом вздохе, мы собрались за столом в малой столовой. Меня удостоили чести разделить трапезу, посвященную дню рождения Светланы. И хотя она пребывала в пансионате, барон свято чтил традиции.

Непогода разыгралась не на шутку. Казалось, сама природа в гневе обрушила на землю потоки воды. Шквальные порывы ветра яростно бились в стекла, внося сумрачное смятение в настроение.

Первый раскат грома, прозвучавший как выстрел, заставил всех вздрогнуть и затаить дыхание. Молния расчертила небо, и тут же громыхнуло так, что деревянный пол содрогнулся под ногами.

Едва мы оправились от испуга, дверь столовой со скрипом отворилась, и на пороге возникла незнакомка, а следом за ней — Яромир. Оба представляли собой жалкое зрелище: промокшие до нитки, с одежды ручьями стекала вода, образуя лужи у их ног. Но больше всего поражало то, что девушка была явно беременна. Смущенно пряча усталый взгляд, она тщетно пыталась плащом скрыть округлившийся живот.

— Позвольте представить, — нарушил тишину Яромир. — Моя жена, Анастасия.

Вилка выпала из рук его матери, с глухим звоном ударившись о тарелку. Петр Емельянович застыл в оцепенении, а затем, не говоря ни слова, налил себе рюмку наливки и одним глотком осушил ее до дна. С нескрываемой злобой он стукнул хрустальной рюмкой о стол и, вперив в сына гневный взгляд, с раздражением процедил:

— Я для чего тебя в академию отправлял? — вопросил он и тут же сам себе ответил: — Чтобы ты магией управлял, ранги дара повышал! А ты⁈

— Я учился, — невозмутимо ответил Яромир. — Я единственный из нашей группы, кто практически достиг ранга магистра. Мне осталось совсем немного.

Петр Емельянович неопределенно крякнул, и невозможно было понять, выражает ли он радость или нет.

— Не мог по-человечески поступить? Сначала привел бы девушку в дом, познакомил нас, получил родительское благословение, а потом уж и под венец, — излил он на сына свое недовольство.

— Так уж получилось, — развел руками Яромир, ища поддержки у матери, но та, вопреки обыкновению, сидела с непроницаемо-мрачным лицом, не смея перечить мужу и выражая лишь безмолвное недовольство поступком сына.

— Коли ума не хватило раньше с невестой знакомить, изволь рассказывать, кто такова, чей род… Да что мне из тебя каждое слово клещами тянуть! — прогремел барон.

Недолго думая, я подхватила стул и поспешила к беременной девушке, одаривая ее самой искренней улыбкой. Но, обернувшись, встретила испепеляющий взгляд хозяина дома и, сама не зная отчего, невольно присела в неуклюжем реверансе.

— Ей, должно быть, тяжело стоять с таким животиком, — пролепетала я в оправдание и невинно захлопала ресницами.

— Моя жена принадлежит к баронскому роду Большаковых. Она, как и я, маг воздуха. Мы вместе учились с первого курса. Полюбили друг друга.

— Большаковы… Не твой ли дед за геройство в Японской от самого императора медаль получил? — проигнорировав сына, обратился Петр Емельянович к девушке.

— Мой, — тихо ответила она, и ее внезапно забила легкая дрожь.

Я, стоявшая рядом, не раздумывая, влила в ее тело импульс живительной энергии, наполненной теплом и силой. Кровь быстрее побежала по ее венам, и я с облегчением увидела, как порозовели ее щеки, — беременная, похоже, избежала простуды.

Что представлял собой баронский род Большаковых, я понятия не имела, но мне тут же принялся рассказывать Петр Емельянович.

— Большаковы — род славный. Одного не пойму, почему по-людски не поступили?

— Родители Анастасии подыскали ей жениха из графского рода и ни за что бы не согласились на наш брак. Пришлось и от вас скрыть, чтобы шума не поднимать.

— Выходит, приданного ей не дали, — съязвил барон, и я заметила, как заходили желваки на его скулах.

Яромир в ответ лишь опустил голову, подтверждая догадку отца молчанием, а Анастасия потупила взгляд в пол.

— Отведи жену в свои покои, — в голосе Надежды Викторовны сквозила усталость, приправленная тревогой. — Переоденьтесь, не ровен час, простудитесь. — Она виновато взглянула на мужа, словно прося прощения за свою слабость.

Барон лишь молча махнул рукой, покоряясь воле супруги.

Яромир бережно помог Анастасии подняться, и они спешно покинули комнату, а я, погруженная в свои мысли, последовала за ними. Девятый месяц беременности… Анастасия была хрупкой,