Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор

Но он не смел подойти — одна лишь мысль о том, как он ковыляет к ней, заставляла злиться. Он бессилен против обретённых уродств, подобное представление перед Лизой — пытка и унижение. Нет-нет, по крайней мере она запомнит его сильным бравым солдатом.

Демид весь бал стоял в тени раскидистой комнатной пальмы, угрюмо опираясь на трость. К нему иногда подходили — побеседовать или представиться, но он не отличался многословностью, отчего незваные собеседники не задерживались надолго.

Когда покинуть общество стало уже приличным, Демид направился к выходу — так быстро, как мог, всеми мыслями сосредоточенный на ровном шаге. Оттого и не заметил препятствие. Препятствие, впрочем, тоже куда-то торопилось.

Произошло неловкое столкновение. Демид придержал даму, а дама — Демида. Они замерли с затаённым дыханием, удивлённо смотря друг на друга.

— Прошу меня простить, сударь, я была неосторожна, — графиня Лизавета Вавилова суетливо отстранилась, еле вырвавшись из рук Демида, присела в реверансе и всё тем же быстрым шагом скрылась в толпе.

Демид гулко сглотнул.

Словно незнакомцы.

Она повела себя так, словно они никогда и не знали друг друга…

Домой… Находится здесь ещё хоть секунду Демиду казалось пыткой. Наплевав, как он выглядит со стороны, он поспешил на выход, сильно припадая на одну ногу.

Он хотел избежать этого душащего стыда. Но вот… не судьба.

Глава 21

Санкт Петербург

Зимний дворец

День оказался вовсе не таким, каким я его себе представляла. Наивные мои фантазии подсовывали образ весёлого собрания, где до меня и дела никому нет, а потому я могла бы затаиться где-нибудь в сторонке и переждать до приличествующего момента, чтобы уйти.

Как бы ни так!

Всё с самого начала не задалось!

Ехала в совершенно скверном настроении, занимаясь самобичеванием из-за Тихона, к праздничному обеду не успели из-за столпотворений и плотной вереницы экипажей — прибыли аккурат к молитве. Запах воска, дерева и ладана всегда дарил мне умиротворение. Я встала среди прочих женщин, получив свечу, и принялась молиться.

Помолилась за императора от души — чтобы Господь даровал ему здоровья, мудрости и человеколюбия, чтобы Россия «вспряла ото сна», чтобы люди стали ближе к Богу… В общем, непрерывно и самозабвенно — не забыла и про себя, и про свои сердечные привязанности на фронте. Обиды обидами, но в такие моменты, когда люди молятся все вместе, вставая рядами, словно бы больше шанс получить положительный ответ.

После храма было бы отлично отправиться домой, но я точно знала, что на балу — по крайней мере княгиня — вздумает меня высматривать, а так как я обещала (хотя ничего я не обещала!) быть…

После музыкального парада — шумного, надоедливого — начался не менее шумный и надоедливый бал. Я встала в сторонке от общих столпотворений и принялась ждать — ко мне обязательно, как бы ни хотелось обратного, кто-нибудь подойдёт. Тем более я попросила Илью прогуляться без меня — от его постоянного присутствия успела подустать.

Взгляд прицепился к танцующим. Молодые люди, в танцах нынче боле подчиняющиеся холодной английской моде, нежели взрывной французской, скользили по паркету как бы нехотя, оттого шаги их подбитых сапог почти не слышались, спасая меня от неминуемой мигрени.

Я с ужасом — но в то же время восхищённо — наблюдала за умелостью столичных франтов и кокеток. Сколько замысловатых фигур они — походя — выводили, как — будто подчинённые единой мысли — двигались, не сталкиваясь, не путаясь, не мешая друг другу. Словно вода обтекала камень — один ряд танцующих проходил сквозь другой. Зная каждое движение, зная ритм и музыку — я всё равно не понимала, как возможно исполнить эту хитрую последовательность со столь поразительной точностью!

Совсем скоро меня нашла княгиня — завязался разговор о кружевной мануфактуре, к которому присоединилась и Саша Шереметева. Именно она стала одной их первых дам, носящих вавиловские кружева, и именно они сейчас так пикантно обрамляли вырез её воздушного платья.

— Говорят, вы выкупили у Шереметева чуть ли не всё Троицкое, — отметила княгиня.[5]

— Что вы, только часть. Всё по тому же делу — мне нужны были кружевницы. Дмитрий Николаевич, к слову, заимел с этого дела неплохую прибыль, — посмотрела на Сашу. Та лишь пожала плечами, прикрыв улыбку веером. Смешливая по характеру, на светских раутах она с веером не расставалась, чтобы в любой удобный и неудобный момент прикрыть им излишние эмоции. Подарить ей, что ли, вуаль? Будем вместе щеголять…

— Граф, rusé, — «хитрец», — обладает необычайным чутьём и способностью заработать на чужом труде, — доверительно сообщила княгиня. — Что же, ma chère, для дальнейшего разговора буду ожидать вас в Кружке. Нам есть что обсудить касательно предстоящих реформ и ваши мысли были бы очень кстати.

— Благодарю за доверие, ваша светлость, — присела в реверансе, прощаясь.

— Вы сегодня прибыли со спутником, не так ли? — Саша покрутила головой, высматривая Илью. Он бродил неподалёку — не желал оставлять меня одну.

— Мой кузен, третий сын графа Мирюхина.

— Титула, полагаю, не унаследовал?

— Только старший сын.

— Но и без того он жених видный, — Шереметева принялась разглядывать Илью, уже прикидывая, кому его сосватает. — А каков по характеру?

— Не утруждайтесь, дорогая, Илья не заинтересован в браке на данный момент.

— Гуляка?

— Отнюдь — мужчина крайне строгих правил. Потому полагает, что светские девицы ему не подойдут.

— Ах, ну раз крайне строгих… — она повела плечом. — Впрочем, это не такой уж и недостаток.

— Я полагала — преимущество.

— Кто бы сомневался, — Саша игриво коснулась моего плеча веером. — О ваших «строгих правилах» и вовсе легенды слагают, уверена, ваш кузен и в половину не такой, как вы.

— Мы с ним похожи, — только и сказала.

Шереметева ускользнула в ворох танцующих платьев и пиджаков, но одна я осталась ненадолго — подошла Катя Тютчева.

— Как вы, ваше сиятельство? — спросила она участливо.

— Всё хорошо, благодарю. А вы?

— Сносно, — Катя покусала нижнюю губу — очаровательный жест взволнованности, сводящий её ухажёров — среди которых оказался в первую очередь Лев Толстой — с ума. Хотя Льва нельзя было назвать просто «ухажёром», с Катей они имели близкие отношения и дело, кажется, шло к женитьбе, но Льва редко можно встретить в Петербурге, а Катю, фрейлину, редко — за его пределами. Оттого дело затягивалось.

— Лев Николаевич прибыли? — спросила.

— Обещался, но — как обычно, — она вздохнула, покачав головой. — Впрочем, полагаю, скоро он почтит свет своим присутствием.

— Отчего же