Вечное лето - Кейси Эшли Доуз

Когда я наконец закалываю волосы, Кэти меня одергивает:

– Ну волосы-то хоть оставь в покое!

Сама, между прочим, с хвостом.

– Там жара, – фыркаю я и довожу до конца дело, – хочешь, чтобы я сжарилась? Да и не на модный же показ идем. Да поди только мы да участники и будут.

Наконец я вдеваю ноги в босоножки, и мы с Кэти выходим из дома. Жара жуткая, еще и солнце палит я тут же напяливаю солнцезащитные очки и очень жалею, что не прихватила с собой шляпу.

Кэти же решает вопрос проще – машет юбкой платья так, что хочешь не хочешь, а можно все разглядеть. Я ее одергиваю, но она дергает плечами и говорит, что ей жарко. Я только смеюсь – да уж, не удивлюсь, если она и в 30 будет ходить подобным образом.

Вот подходим к месту проведения. Узнаю в нем дом культуры – старое здание, которое используется очень редко и в основном непродуктивно. Ну, как сейчас, например.

Зато едва мы заходим в прохладный холл, как я облегченно выдыхаю.

– И куда дальше?

– Сюда, – Кэти тащит меня за руку.

Наконец мы выходим в большой, я так понимаю, главный холл. Людей не много, но и не так мало. Занятно, что мы единственная молодежь здесь. В основном ходят и рассматривают работы люди зрелые или даже в возрасте. Насколько понимаю, они так же просто пришли поглазеть, судьи другие.

Все работы – это картины.

– Конкурс живописи? – уточняю я.

– Ага, – улыбается Кэти, – ну так что, давай думать, на кого ставить.

– Ну давай… – Я со скукой рассматриваю картины, переходя от одной к другой.

Все они неплохие, но довольно обыкновенные. Впрочем, то, что надо для конкурса. Наконец мне в глаза бросается неплохой пейзаж, – по крайней мере он ярче и интереснее других. Кэти будто в облаках витает, потому приходится одернуть ее за руку и тыкнуть на картину:

– Я ставлю на эту.

Она как-то равнодушно хмыкает, не до конца опустившись с небес на землю:

– Пошли покажу, на какую я поставлю.

– Покажешь? – изгибаю я бровь. – Я думала, мы обе здесь впервые. Так нечестно, если ты заранее знаешь фаворитов.

– Ой, да брось, просто посмотрела.

Я закатываю глаза и иду за Кэти в другой угол холла. Она показывает мне на картину. Я сначала не понимаю, какая именно привлекла ее внимание, но в следующее мгновение меня словно бьют под дых.

Там, вторая от угла, – портрет. Нельзя сказать, кто на нем изображен, потому что стиль написания довольно странный. Не разобрать черт, они не детально прорисованы. Но выделяется круглое лицо, только теперь оно не такое, как на шарже, – здесь оно миловидно пухлое,

(…у тебя есть щеки, но они скорее как у хомячка…)

обрамлено светлыми густыми волосами (явно слишком густыми). Зеленые глаза, а главное, что привлекает мое внимание, – на правом плече у девушки, изображенной на портрете, яркая родинка.

У меня такая же.

Мне не надо ничего объяснять. Я все понимаю и резко оборачиваюсь к Кэти, яростно сверкая глазами:

– Ты издеваешься? Ты знала, что он тут будет, и притащила меня?

Я лихорадочно осматриваю холл, но Сантино нигде не видно. Может, и пронесет.

– О чем ты? – невинно хлопает глазами подруга.

– Не притворяйся! – злюсь я. – Это работа Сантино, и я почти уверена, что писалась с меня!

Подруга хмыкает, решив больше не идиотничать:

– Да ладно тебе, – жмет она плечами, – я хотела, чтобы ты увидела эту картину. Скажи же, реально похоже? Не знаю, каким был шарж, а эта мне нравится.

Я возмущенно взмахиваю руками перед ее носом:

– Черт возьми, ты обязана была мне сказать, прежде чем вытворять такое! Кэти, как ты могла? – шиплю я.

– Кстати, в прошлом этапе он был одним из фаворитов жюри, – будто не слыша меня, продолжает Кэти, – поэтому я и ставлю на эту картину. Думаю, все шансы победить есть.

– Ты меня не слышишь, – я щелкаю перед ее носом, – прежде, чем так меня подставлять, надо предупреждать! Я бы в жизни сюда не пошла.

– Да в чем проблема-та? – фыркает она. – Господи, ну расстались и расстались, первые, что ли? Что, теперь по городу избегать друг друга?

Да уж, видимо, стоило в свое время посвятить Кэти во все подробности нашего расставания, а главное в то, кто был инициатором. Тогда, может, я бы сейчас и не попала в это идиотское положение.

И тут меня осеняет.

– Мама! – шиплю я.

– Эко тебя накрыло, – смеется подруга, – это я, Кэти. Я не твоя мама.

Я показываю ей средний палец, и она хохочет еще сильнее.

– Мама тоже знала, что здесь будет работа Сантино. Она так удивилась, когда я сказала, что мы идем сюда… – раздраженно сжимаю губы, – и ничего мне не сказала! Вы обе меня подставили!

– Ты слишком много значения придаешь бывшим, – в свойственной ей манере равнодушно заявляет Кэти, – если бы я так шарахалась ото всех бывших, то можно было бы из дома не выходить. Ну подумаешь, встречались, ну расстались. Вы хотя бы не поскандалили, а все цивильненько, так что не понимаю, в чем проблема.

Ага, цивильно, ну как же. Я помню, сколько мы в последнюю встречу наговорили гадостей друг другу. Ну ладно – не мы, а я. Но он наделал гадостей своими решениями и поступками, – оба постарались. Вряд ли это можно назвать цивильным расставанием, хотя очевидно, таковым его Рамос и хотел сделать, когда предлагал закончить все мирно.

Но теперь уже дело сделано, так что вряд ли стоит оставаться здесь.

– Планы изменились, – заявляю я Кэти, – я ухожу.

– Куда?

– Да хоть к черту на рога, – шиплю я, – все, можешь идти со мной.

– Опять на пекло? – ноет она, – разве не интересно, победит твой портрет или нет?

– Он не мой. И не факт, что это я. С чего ему меня рисовать?

– Ой, да брось, – ухмыляется подруга, – мы обе знаем, что на нем нарисована ты.

– Это лишь догадки. Родинки могут быть у всех.

– Точно, родинка, я даже внимание не обратила!

Теперь уже я закатываю глаза.

На самом деле, у меня много вопросов ко всему этому. Во-первых, неужели Сантино не просто продолжил рисовать, а так преуспел в этом, что теперь участвует в конкурсах? Во-вторых, даже если так, какого черта он вдруг рисует мои портреты, когда год назад с такой простотой порвал со мной при первой возможности?

Но самое главное – какого черта я здесь до