Три звездочки для принцессы - Сумеречная грёза

— Когда-то, — говорит она, а в голосе ее холод. Грусть и холод. — Очень давно. Но не довелось. Многим керимам не выпадает на судьбу встретить того, кто отозвался бы в сердце. Мы с твоим отцом — не исключение. Не беда… Пара — дар, а не случайность.

— Тогда почему вы отказываетесь от нашего с Сергеем союза? — я готова была снова заплакать, хотя делала это минут десять назад. — Мы же любим друг друга.

— Выбираю не я, — бросает холодно мама и быстро направляется к двери. Она поворачивается, когда уже почти скрылась в проеме: — Я не буду тебя больше беспокоить. Приведи себя в порядок к вечеру, пожалуйста… у нас будут гости.

— Какие гости? — екает мое сердце.

Но мама не отвечает и уходит.

До самого вечера я не находила себе места. Моя лютэн-энергия то и дело вспыхивала, озаряя зрачки синим. Я пожгла два бюстгальтера и одно зеленое платье. Когда успокоилась, остановилась на голубом. Сергею нравится голубой цвет. Однажды он похвалил цвет моей футболки, и я это запомнила.

Я выглядела просто прекрасно. Белые шелковистые волосы спадали на плечи рассветными волнами, голубое платье с кружевами открывало плечи и обрамляло грудь, начинавшую наливаться. Тело керимок очень рано начинает реагировать на беременность, и мы преображаемся. Говорят, мы светимся изнутри. В буквальном смысле — я сама видела это в своем отражении и даже пожгла кипу своей одежды. Правда, под глазами плотно осели мешки, и сами они покраснели, но разве любовь обращает внимание на такие мелочи? Не знаю почему, но я надеялась, что загадочный вечерний гость — Сергей. Лютэн-энергия переполняла меня. Он точно где-то рядом.

Вечером я уже не могла усидеть на месте. Почти месяц не выходила из комнаты, а тут ерзала на кровати от нетерпения, ожидая, когда позовут к ужину. Я переоделась еще несколько часов назад, раздумывая, понравлюсь ли Сергею.

Да о чем я думаю? Конечно же понравлюсь! А вдруг… разлюбил?! Я доставила ему столько хлопот, конечно, он мог разлюбить меня! О Боги Огненных скал! Разлюбил! Разлюбил!

Вскакиваю с кровати, не дожидаясь приглашения к столу, выбегаю из спальни и бегу по коридору. Хочу убедиться, что мое чувство меня не обманывает. С каждым шагом понимаю — нет, это не обман и не наваждение.

Я бегу за своей энергией! Она, словно прочная нить, тянет меня вперед, заставляя переставлять ноги. Позади развевается платье от быстрого бега, по полу цокают такие же синие, как и платье, атласные туфельки.

Мимо пролетают высокие арочные окна, как будто я летела в самолете, а я ничего не замечаю, кроме сильного жжения в груди. Добегаю до лестницы, мигом спускаюсь на первый этаж, в гостиную и, не обращая внимания на удивленного отца, бросаюсь в коридор, ведущий в дальнее крыло особняка. Отец откидывает газету, приподнимается в кресле и кричит:

— Айлин, сейчас же вернись!

Я не слушаю, бегу как сумасшедшая, одурманенная своей энергией. Когда добегаю до комнаты прислуги, чувствую — всё, не могу. Сейчас вспыхну!

— Сергей! — кричу и, не дожидаясь ответа, кладу ладонь на дубовую дверь. Вспышка — дверь вылетает внутрь комнаты, кто-то внутри бросается в сторону, уворачиваясь от нее.

Сергей отряхивается, ошарашенный — такой же прекрасный, как и всегда. Высокий, сильный, мускулистый… и чуть-чуть испуганный.

— Айлин? — спрашивает он, пораженный, и я кидаюсь к нему.

Едва он успевает стряхнуть с рук мелкие щепки и раскрыть объятья, как я набрасываюсь на него и покрываю его лицо поцелуями. Жаркими, страстными, оставляющими синие отпечатки моей лютэн-энергии на его коже.

— Львица, тигрица моя, — шепчет Сергей и целует в ответ, ни о чем не думая и никого не стесняясь. — Красавица!

В дверь влетает папенька с охраной и, глядя на нас, замирает на пороге. Я отрываюсь от Сергея и с испугом смотрю на него. Папенька еще некоторое время молчит, потом поднимает руку, давая понять охране не вмешиваться.

— Видимо, ужин отменяется, — сухо говорит папенька, толкая носком начищенных ботинок обломки двери у себя под ногами. — Ну, раз так, оставлю вас вдвоем. Ребенку нужна энергия. — Он внимательно смотрит на Сергея, который вцепился в меня, не желая никому отдавать. — Постарайтесь, господин Белевский. Мне нужен сильный и здоровый внук. У вас есть все ресурсы, чтобы подарить мне желаемое. Я знаю.

И уходит, оставляя нас наедине. Охрана, переваливаясь с ноги на ногу, спешит за ним. Сергей встает, прилаживает кое-как дверь к дверному проему, оставляя маленькие зазоры. Смотрит скептически на свою кустарную поделку — никуда не годится. Машет рукой и поворачивается ко мне. Его глаза блестят любовью:

— Я скучал, малышка, — говорит он и делает широкий шаг вперед.

Я растворяюсь в его объятиях, и у меня слабеют ноги. Оседаю вниз, Сергей не растерялся, подхватывает меня на руки и несет к кровати. Мне становится тесно в этом кружевном платье, и любимый, словно читая мои мысли, начинает освобождать меня от него:

— Как же я скучал, ты себе не представляешь, — шепчет Сергей, словно одурманенный, оставляя огненные отпечатки губ на моей коже.

Он горел, и я горела. Уже привыкший к моей лютэн-энергии, Сергей впитывает её, и его глаза светятся. Когда мы остаемся голыми, он улыбается пьяной улыбкой, целует меня, а потом гладит ладонью низ живота:

— Как ребенок? Ничего не болит? — во взгляде Сергея читается обеспокоенность и тревога за нас с малышом.

— Теперь уже ничего, — всхлипываю, переполненная чувствами, — болело очень, — говорю, отрывая его ладонь от живота и перемещая ее вверх — на собственное сердце. — Вот тут болело. Сильно.

— У меня тоже, — признается вдруг Сергей и целует меня в ложбинку между грудей, там, где трепетно бьется мое сердце. — Теперь я не позволю, чтобы ты плакала. — Его ладонь легла на мою щеку, и большой палец смахнул слезу, сбежавшую из моих глаз: — Только от счастья.

Сергей любил меня долго и страстно, сплетая наши дыхания воедино в долгих поцелуях. Он гладил мои плечи, бёдра, живот, будто желая отдать все, что у него есть — всё свое тепло для ребенка. Он очень часто клал свою ладонь на низ живота, поглаживая его и спрашивая, нужно ли еще что-нибудь, чтобы ему было лучше. Я отвечала, что ничего не нужно, лишь бы он был рядом и обнимал меня. И он обнимал, долго, тепло, трепетно и нежно, и не решался отпустить ни на