Полукровка - С. И. Вендел

И это было только начало связи. Первые прорастающие корни.

Он не должен был допустить, чтобы до этого дошло. Он должен был остерегаться. Это уже была мрачная судьба — смириться с судьбой, но теперь понять, чего у него не было, знать, чего у него никогда не могло бы быть, — мучение больше не было сладким.

Возможно, так даже лучше. Что-нибудь большее убило бы меня быстрее, чем эта гребаная ножевая рана.

Он, истории и старейшины были правы — все это привело к его гибели. Подпуская кого-то близко, позволяя ей заполнить все темные пустые уголки его сердца, это погубило его. Она расширила и обогатила его жизнь, освободила в ней место для себя, и без нее все уже начало рушиться.

Вот почему немногие сородичи-орки жили долго после потери своей связанной пары. Они просто не хотели этого.

И она даже не моя пара. И никогда не будет.

Она просила его отвести ее домой и защитить — он не сделал ни того, ни другого. Зачем ей такой мужчина, как он? Мужчина, которого не хотела собственная мать? Точно так же, как мальчик, которым он когда-то был, надеялся, что однажды его мать вернется и заберет его с собой, точно так же, как юношей он отчаянно пытался угодить и обеспечить клан, который ненавидел его и использовал… так и сейчас он глупо надеялся, что может быть, возможно… на этот раз…

Сорча никогда не будет принадлежать ему.

И все же он позволил бы ей погубить себя для всего остального. Для него не существовало других вариантов. Он не хотел другого. Он не хотел общения, клана или довольства. Он хотел ее. Орек знал, что значит вожделеть и томиться, но теперь он знал, что значит хотеть.

Я просто хочу ее.

Ему показалось, что он слышит, как она зовет его по имени.

Орек застонал, надеясь, что шум пробудит его уши от наваждения. У него уже начались галлюцинации — ему было хуже, чем он думал.

Он плотнее прижал к себе одеяло.

Не в его характере было просто сдаваться, даже если это было бы проще и милосерднее. Он знал, что рана в конце концов заживет, но у него были сомнения по поводу душевной боли. Сколько времени потребуется, чтобы забыть ее запах? Изгиб ее улыбки? Разную интонацию ее смеха и фырканья?

Никогда, прошипел его разум.

Он не хотел забывать.

Орек снова застонал. Судьба, каким же он был жалким негодяем.

— Орек!

Его сердце болезненно сжалось в груди, еще один лучик надежды пытался пустить корни, но он безжалостно подавил его. Он не мог вынести еще одного.

Это не она. Это не…

— Орек! Орек, если ты меня слышишь, пошуми!

Дыхание вырвалось из его легких болезненным хрипом. В ушах зазвенело от звука ее голоса, такого близкого, такого отчетливого, что он не поддавался его воображению.

Но нет, конечно, этого не может… конечно, она не могла…

Его голова повернулась в ту сторону, откуда доносился ее голос, и он разлепил веки. В лесу давно стемнело, деревья казались просто силуэтами на фоне мягкой иссиня-черной ночи.

Сначала он поверил, что слабое, но растущее свечение — это игра его глупого полного надежд сердца. Но потом… свет становился все ярче, отбрасывая огромные полосы между деревьями.

В ошеломленном молчании он наблюдал, как что-то существенное прошло между деревьями позади огонька.

Лошадь и повозка следовали в по течению реки, но не это заставляло все внутри него замирать.

— Орек! — снова позвала она.

Сорча.

Моя пара. Моя женщина.

Сделав глубокий вдох, который наполнил его легкие и все остальное, Орек крикнул в ответ:

— Здесь!

Где-то рядом раздался вздох, громкий шлепок сапог, а затем он утонул в ее запахе.

Сорча неслась сквозь деревья, сапоги скрипели, когда она резко остановилась. Она снова ахнула, прежде чем упасть на колени рядом с ним.

— Он здесь! — необъяснимо крикнула она через плечо, но Ореку на самом деле было все равно.

Ее волосы рассыпались по плечам, когда она склонилась над ним, окружая своим теплом, ароматом и мягкостью. Когда ее руки пробежались по нему с тревожным трепетом, он не смог удержаться и поднял свою бескровную руку, чтобы запустить в ее кудри. Они подпрыгнули и обвились вокруг его пальцев, такие, такие мягкие.

Из его груди вырвалось счастливое урчание, прежде чем он осознал, что делает, и глупая ухмылка расплылась по его лицу.

Судьба, если это иллюзия, сон, позволь мне никогда не просыпаться.

Если она и заметила его руку в своих волосах, то не сказала этого, слишком занятая причитаниями и хлопотами над его раной.

— Ты такой холодный, — сказала она, несчастно поджав губы.

Это ему не понравилось. Он не хотел, чтобы она была несчастна.

Рука переместилась с ее волос на лицо, обхватив голову сбоку, чтобы провести большим пальцем по уголку ее рта.

Но она не переставала осматривать его, проводя пальцем по костяшкам другой его руки, все еще прижимающей одеяло к боку.

— Ты потерял так много крови, — прошептала она.

Ее голос звучал взволнованно, даже испуганно, но Орек был не в том состоянии, чтобы волноваться. Рана, кровь — ничто из этого больше не имело значения. Она была здесь. Наклонилась к нему ближе. Так близко, что он мог уткнуться лицом в изгиб ее плеча и вдохнуть ее аромат там, где он был сильным, прямо за ухом.

Так он и сделал.

Прижавшись лбом к ее щеке, он уткнулся носом в ее шею и вдохнул.

— Ты здесь, — пробормотал он в ее кожу.

— Я здесь, — пробормотала она, обхватив рукой его затылок и прижимая к себе.

На одно восхитительное мгновение весь лес замер. Сердце Орека не билось, кровь не лилась рекой. Он не чувствовал ничего, кроме тепла, исходящего от Сорчи, не слышал ничего, кроме ритма ее пульса, не ощущал ничего, кроме тепла и соли ее кожи прямо под своими губами.

Что-то внутри успокоилось и встало на место. Что-то, что должно было волновать его после всего того горя, что он пережил за последние часы.

Но Орек зашел слишком далеко.

Сорча была рекой, и он был подхвачен ее течением. И он не хотел выныривать за воздухом.

На них пролился ослепительный свет.

— Ты не говорила, что твой друг орк.

Незнакомый мужской голос царапнул чувства Орека, и его зверь, подавленный с тех пор, как он отослал Сорчу, с ревом пробудился