Полукровка - С. И. Вендел

Они провели вторую половину дня, подковывая лошадей, чтобы подготовиться к завтрашнему сбору урожая, в чем Сорча с радостью согласилась помочь.

Собрав с Карой яблок в маленьком фруктовом саду, семья и Сорча собрались на ужин и рано легли спать, потому что впереди был большой день. Она легла рядом с Ореком после того, как перевязала его раны и перевернула на спину.

Комочек страха превратился в туго натянутую веревку отчаяния, обвившуюся вокруг ее груди. Она знала, что ему нужен отдых, и пока его дыхание было легким и у него не было лихорадки, делать особо было нечего.

Это, конечно, не мешало ей беспокоиться.

Устроившись поудобнее на их постели из сена и мехов, Сорча прижалась к нему и взяла его гораздо большую руку в свою.

— Пожалуйста, проснись завтра, — прошептала она ему в плечо.

Она могла поклясться, что его рука сжала ее, и это было единственное, что позволило ей наконец погрузиться в беспокойный сон.



Второе утро наступило даже раньше предыдущего, как и обещал Анхус. Сорча выполняла свои задания с такой же решимостью, хотя ее энтузиазм резко поубавился. Пробуждение без изменений в состоянии Орека испортило ей настроение, и она тихо съела завтрак.

Кара предложила ей заняться другой работой по хозяйству в сарае, но Сорча завязала кудри косынкой и настояла на том, чтобы помочь. Следуя за Карой и Анхусом на их поля, она провела утро, убирая камни с пути плуга, убирая снопы пшеницы и выплевывая бог знает что изо рта. Ее руки покраснели и потрескались от десятков мелких порезов и булавочных уколов травы, а рубашка давно промокла от пота к тому времени, как они остановились перекусить.

Она с благодарностью взяла у Кары прохладную ткань, когда они собрались у колодца возле фермерского дома. Вода успокоила зуд в носу и на спине, и она чуть не застонала от облегчения, разминая шею и пальцы.

Анхус вернулся из холодного домика, который они вырыли в тени леса, неся поднос с мясом и буханками хлеба.

— У нас есть холодная курица и…

— Мама, мама, мама, мама!

Детский визг разнесся по поляне, и трое взрослых резко посмотрели в сторону сарая, откуда выбежали дети. Бриджид стрелой промчалась через поляну, Даррах прижимался к ее груди, а ее брат ковылял позади.

— В чем дело? — спросил Анхус, нахмурившись.

— Он проснулся! — воскликнула Бриджид, рухнув на материнские юбки.

— Зеленый человек! — добавил Брэм, цепляясь за сапоги отца.

С замиранием сердца Сорча бросилась через поляну быстрее, чем, по ее мнению, было способно ее усталое тело, но для нее этого было недостаточно.

Она напугала всех животных, фыркающих и обиженно блеющих, двигаясь в ритме быстрого стука своего сердца.

Сорча резко остановилась перед открытым стойлом.

Орек уставился на нее с ошеломленным выражением лица, его брови нахмурились в замешательстве. Из его распущенной косы торчали клочки сена, и она не знала, осознает ли он, что шевелит тупыми зелеными пальцами.

Он долго смотрел на нее, и в полумраке амбара эти карие глаза приобрели насыщенный янтарный оттенок. Его ноздри раздулись, вбирая мириады запахов, за которыми быстро последовал трепет, когда он вдохнул запах сена и животных.

— Сорча… где мы? — спросил он хриплым от долгого перерыва голосом.

Именно звук ее имени на его губах окончательно сломил ее. Рухнув на колени рядом с ним, Сорча обняла его за плечи, стараясь не задеть швы. Она уткнулась лицом в его мощную шею и не могла остановить слезы, которые крупными каплями лились из ее глаз.

Беспокойство, страх — все это выплеснулось из нее на его невольное плечо.

Она услышала, как он издал озадаченный вздох, за которым последовали успокаивающие звуки, перекрывающие шум ее рыданий. Огромная теплая рука ласково обхватила ее затылок, а другая нежно накрыла ее руку.

— Все в порядке, — пророкотал он, и она почувствовала, как слова вибрируют на ее губах.

Это только заставило ее всхлипнуть сильнее, что вырвало из ее горла панический звук.

Еще больше успокаивающих звуков, еще больше успокаивающих рук, и через несколько долгих мгновений Сорча смогла сдержать слезы. Когда она, наконец, откинулась назад, то почувствовала, будто ее опустошили и очистили. В хорошем смысле. Она оставила океан соленой воды на своем бедном, сбитом с толку компаньоне, слезы все еще текли по его обнаженной груди.

Он посмотрел на нее с беспокойством, как будто малейшее движение могло заставить ее снова рыдать.

Когда беспокойство от ожидания его пробуждения исчезло, бурлящее облегчение нахлынуло на пустоту, оставшуюся позади.

Лицо ее расплылось в улыбке, и она воскликнула:

— Ты проснулся!

16



Орки бывали разными — сварливыми, шумными, жестокими, алчными, преданными, — но в одном они точно не были привередами. Даже те родители, которые хотели и любили своих юнлингов, не нянчились с ними, вместо этого поощряя их скандалить, исследовать мир и кричать. Шрамы носили с гордостью, и в приличной истории всегда была хотя бы одна эпическая битва. Разногласия решались кулаками, а споры выигрывал тот, кто был громче.

Выросший в том, что он считал типичным кланом орков, Орек не был готов к заботе.

В течение трех дней Сорча хлопотала над ним.

Она вертелась поблизости, часто проверяя его, всегда спрашивая, что она может сделать, в чем он нуждается. Она кормила его, взбивала одеяла, возилась с бинтами, наносила мазь, чистила его оружие и приносила еду. Когда он сказал ей, чтобы она не беспокоилась, что он сам сможет поесть и почистить оружие позже и сможет убрать одеяла, она только еще больше расстроилась. Итак, Орек быстро понял, что лучше всего позволить ей суетиться.

И действительно, это не было бременем.

Раньше из-за него никогда не суетились.

Раньше о нем никогда не заботились.

Как только он перестал сопротивляться, Ореку это понравилось. Чувство вины и недоумения никогда не покидало его, но он не мог спорить с тем, что делает Сорчу счастливой. И забота о нем по какой-то причине делала ее счастливой, а если не счастливой, то довольной, а если не довольной, то более непринужденной.

Он ни в чем не мог ей отказать, особенно когда она хотела быть рядом с ним.

Воспоминания о часах, предшествовавших ранению, были немного мутными, полными бурлящей воды и медной крови, но ярче и жарче костра горели воспоминания о том, как отчаянно он