Воля владыки. В твоем сердце - Рия Радовская

Глава 16

Хессу трясло. В зеркале отражалась незнакомка, бледная, с искусанными губами и с неудержимой паникой в глазах. И почему-то именно эти глаза, непривычно накрашенные и привычно зеленые, смотрелись особенно дико в сочетании с ярко-алым, в цвет флагов Имхары, традиционным свадебным нарядом.

Тончайший многослойный шелк струился по телу прохладно и мягко, то и дело вспыхивал ослепительными искрами драгоценных камней, от прозрачных, как стекло, до насыщенно-красных. А затканная золотой вышивкой накидка, на которой сплетались в захватывающем брачном танце невиданные птицы с длинными шеями и распускались незнакомые пышные цветы, и вовсе выглядела нереальной. Ни в чем из этих шедевров портновско-ювелирного искусства безродная Дикая Хесса из трущоб Им-Рока попросту не могла выходить замуж. Хотя о чем это она вообще? Что еще за «замуж»? Какой кродах в здравом уме мог бы ей такое предложить? Да ладно в здравом, от нее и психи обычно предпочитали держаться подальше.

Мечты о единственном кродахе, о муже и семейной жизни она похоронила в далеком прошлом. Так и остались гнить где-то на вонючем угловом пустыре за разрушенным курятником, в иссохшей пыльной земле, что она поливала соплями и кровью из разбитого носа. А потом еще другой кровью, которая, уже после того, как пьяный урод, чьего имени Хесса не знала, бросил ее там, утолив похоть, не переставала течь и пачкать бедра.

Ее первая течка закончилась быстро. То ли от отвращения к собственному телу, потому что впустило в себя непонятно кого и даже пыталось радоваться первой близости, пока не начало корчиться от боли. То ли от лихорадки. С ней Хесса справлялась в одиночестве в пропахшем гнилыми тряпками погребе тетки Руфии. Та, ослепшая и выжившая из ума, уже почти не поднималась с вытертой циновки в углу своей развалюхи. Хесса, шатаясь, выбиралась из лачуги до рассвета, приносила воды и Руфии, и себе, и снова убиралась в погреб. Там было темно, тихо и не так сильно хотелось сдохнуть.

Она не знала свою мать. Руфия, вроде как помнившая ту, говорила, что пришлая беременная анха объявилась в трущобах почти перед родами да ими же и померла. Хесса помнила об этом, но впервые всерьез задумалась о сущности анхи, когда до ужаса испугалась, что забеременеет уже тогда, в свою первую течку, от мерзкого, незнакомого, пьяного гада! И с тех пор эта самая сущность не приносила ей ничего, кроме ненависти, боли и чудовищной, глухой тоски о чем-то давно похороненном, нежном, чистом и, наверное, способном любить. За все прошедшие годы она ни разу не вспоминала тот проклятый пустырь. Запрещала себе, душила воспоминания, как слезы. А теперь они, будто почуяв слабину, наплывали неостановимо, вскипали, как морские волны из книг, и уже отчаянно жгло глаза.

Хесса моргнула, отшатнулась от зеркала, стиснула кулаки. Сказала, стараясь справиться с хриплым, дрожащим голосом:

— Хватит! Ты больше не Дикая Хесса. Ты, чтоб тебе пусто было, невеста первого советника Имхары! Нет. Уже почти жена! — Добавила шепотом, будто боясь спугнуть неожиданное счастье: — Любимая жена. И любящая. То мерзкое, тошнотворное, дурное, что было раньше, — закончилось. Слышишь? Нет его!

— Нашла! — воскликнула ворвавшаяся в комнату Сальма, и Хесса поспешно обернулась, надеясь, что жирная черная краска, которой Сальма подводила ей глаза, выстояла и не расплылась какими-нибудь уродливыми пятнами. Еще не хватало испортить столько чужого труда!

— Смотри, ну правда же, отлично подойдет!

Сальма настороженно пригляделась, но, спасибо предкам, спрашивать ни о чем не стала. Эта чуткость отозвалась в Хессе волной благодарного тепла. Возможно, и у самой Сальмы было в прошлом что-то такое, что лучше оставить при себе. Далеко не всему похороненному стоит однажды откапываться. Чему-то нужно остаться в песках навсегда.

А Сальма уже крепила к вышитому алому поясу еще один, белоснежный, сплетенный из нескольких тонких шнуров с вкраплениями сияющих прозрачных камней в местах переплетений. Белое на красном смотрелось странно, но, пожалуй, красиво. Как будто стало даже как-то ярче.

— Этого хватит? — с сомнением спросила Хесса. — Его же под накидкой и не увидит никто?

— Кому надо, тот увидит, — усмехнулась Сальма. — Ты же слышала, что сказал господин первый советник — церемонию проведет старейшина Бакчар. И пусть она будет не совсем… традиционная…

— Да ладно, — фыркнула Хесса. — Скажи уж как есть — безобразно неправильная.

— И вовсе не безобразно, — возразила Сальма, — Так вот, пусть даже она будет непривычно быстрая, но старейшина Бакчар непременно заметит все положенные детали. Он проводил свадебный обряд еще у владыки Санара, отца владыки Асира. Ты даже не представляешь, какая это честь, что он согласился обвенчать вас!

— Если ты хотела, чтобы мне полегчало, то получилось наоборот, — выдавила Хесса, переживая очередной приступ дурноты. Эти отвратные приступы мучили ее сегодня с рассвета. Если бы не правила сераля, по которым все анхи сидели на отварах, мешающих зачатию, Хесса бы, наверное, решила, что умудрилась понести. Но все было гораздо банальнее и противнее — ее тошнило от страха. Даже нет, от ужаса! Она боялась сказать что-нибудь не то, поступить как-то не так, забыть слова обряда — хотя что там, спрашивается, забывать: да — да, нет — нет, согласна и клянусь! — или даже заблудиться в огромном дворце. И нет, понимание, что заблудиться у нее просто не получится, потому что никто не отпустит ее бродить по дворцу без сопровождения, нисколько не помогало.

Хессе даже казалось, что эти бесконечные мелкие ужасы, доводящие до тошноты, трясучки и паники, появились не просто так, а чтобы заслонить собой один большой и самый главный ужас. Сардар с воинами собирался уехать сегодня на закате. Этот простой и жуткий факт не пугал, а будто вымораживал изнутри. При мысли о нем у Хессы начинало звенеть в ушах и абсолютно отключались мозги. Так что даже великой чести и такого важного господина Бакчара бояться было все-таки не настолько страшно.

— Глупости, — Сальма мягко улыбнулась, ободряюще сжала плечо и тут же кинулась к шкатулке на столике. — Тебе нечего бояться. Ты же видела господина советника — такой решительный и уверенный, он точно не передумает и тебе не даст передумать. И владыке тоже не даст. И старейшине Бакчару. И потолок в зале предков надежный — на головы не рухнет. И пол тоже точно не провалится, потому что уже и так под землей. — Она взглянула насмешливо. — Что еще тебя пугает?

— Что я споткнусь и грохнусь там как последняя идиотка, — пробормотала Хесса и уже не смогла остановиться. — Что камень предков расколется от ужаса, увидев, кто именно тут собрался