Монстр под алыми парусами - Яся Белая

Грэю было сложно судить, поскольку с некоторых пор при взгляде на любое женское личико он видел только один прелестный образ. Вот и теперь он улыбнулся своему видению и произнес:

– Безусловно, ангел. Притом хранитель. Дарит свет заблудшим путникам. – Он поднялся. На душе скребли кошки. – Извините, Грин. Обещал другу отменную попойку сегодня, нужно быть в форме. Так что, пожалуй, пойду.

Грэй вышел на улицу и подставил пылающее лицо вечернему ветру.

«Что я наделал? Глупец! – корил себя он. – Ассоль придет на танцы, а капитан Грин не пригласит ее. Снова она станет посмешищем всей Каперны. И все из-за меня».

Грэй уже собирался основательно побиться головой об стену, когда раздался крик.

Чертыхнувшись, он ринулся в Незримый коридор. Тот вывел его к магазину игрушек, у двери которого, уставившись стеклянными глазами на красивую нарядную куклу, лежала «оболочка», судя по всему, принадлежавшая молодой бедно одетой женщине. Как выяснилось позже, то была молодая мать, которая мечтала купить красивую игрушку своей малышке. Долго собирала деньги и вот наконец пришла за покупкой…

И это усложняло задачу: первой жертвой стала нищенка возле ювелирной лавки, потом Клэр – ее, помнится, нашли возле кондитерской, куда она бежала за булочками для больной родительницы. Теперь эта юная мать у дверей магазина игрушек? Где связь? Что притягивает гуингара в таких разных женщинах?

Найти ответы на эти вопросы Грэю нужно было как можно скорее.

А тем временем Каперну затягивал ароматный серо-зеленый туман…

Глава 21

Алая

Разумеется, он обманул.

Ассоль бежала к маяку со всех ног в надежде увидеть пробудившегося отца. Чудилось, Лонгрен выйдет к ней навстречу, как в детстве, протянет руки – а у него такие большие сильные ладони, – подхватит и закружит свою принцессу. Она будет хохотать, ласково колотить по косматой макушке и просить отпустить, но на самом деле хотеть остаться у отца на руках. Всегда-всегда.

Она добежала до задней двери, ворвалась в маленькую комнату, служившую им с Лонгреном пристанищем, и замерла, оглушенная тишиной. Тикали старые ходики, шуршали мыши за печкой, жужжала назойливая муха, и храпел, выводя рулады, старый смотритель маяка. Спал и не думал просыпаться.

Вот тогда-то морок слетел окончательно.

И осталась только горькая досада.

Поверила! Кому?

Тому, чья суть – обман и манипуляции?

Как гадко!

Прежде он убил ее Грэя. А сегодня…

Ассоль даже задохнулась. Он вывернул ее наизнанку, вынул ее мечту и вытер о ту ноги! Все самое сокровенное, самое светлое, то, что делало ее счастливой!

Она почувствовала себя ограбленной, нищенкой, стоящей в лохмотьях на ветру, голодной девчонкой, которая глотает слюнки у витрины кондитерской лавки.

А как мерзавец Грэй, должно быть, потешается над ней сейчас со своими дружками-«моллюсками»!

Стало невероятно холодно и пусто.

Она кое-как добралась до постели отца, легла рядом, положив голову ему на грудь, и сказала:

– Клянусь тебе, папочка, я больше не буду мечтать. Все! Хватит! Довольно! Вот ты проснешься, а я уже совсем-совсем взрослая. Серьезная-пресерьезная. И никаких больше принцев! Все они – лишь мираж на водной глади. А присмотришься чуть вернее, все, поплыл принц, как свечной огарок. Пшик, и нету. Хватит.

Ассоль не плакала.

На нее вдруг накатили апатия и равнодушие. Даже если за ней завтра явится этот гуингар (а теперь она была уверена, что никакого чудовища нет, тот мерзавец выдумал его, чтобы мучить ее, Ассоль) и решит ее съесть, она бы не станет возражать и сопротивляться. Пусть бы ел. Все равно ее, Ассоль Лонгрен, полную сказок и радужных сияющих мечтаний, давеча выпростали, как икряную рыбешку, и бросили, распотрошенную, умирать.

– Не прощу! Никогда не прощу! – говорила она, когда отчаяние, будто отлив, отступало, обнажая голые глыбы злости, твердые и бездушные. Такие ни сдвинуть, ни разбить. Только самому разбиться о них вдребезги. Ведь Ассоль больше не намерена зажигать свет на маяке для всяких там «осьминогов»-потрошителей.

Но в одном тот негодяй (не Грэй, он не Грэй!) был прав: ей следует поговорить с тем капитаном. Выяснить все. Если он – ее (а она уверена, что это так, он ведь прямо из грез), то, значит, пророчество Эгля оказалось верным и она уплывет отсюда с любимым. Если нет – что ж…

Но поговорить в любом случае будет лучше. Расставить точки над «i» и раз и навсегда избавиться от своей зря-мечтательности. Да, именно так – зря. Больше так не будет.

Убедив себя в этом, она решительно размазала слезы, которые все-таки покатились от жалости к себе и разбитой мечты, удобнее устроилась под боком у спящего отца и уснула сама.

Впервые за долгие годы ей снились не принцы под алыми парусами, а мама. Она гладила по волосам, нежно улыбалась и пела песенку. Лучшая мама на земле. Самая добрая и красивая. Рядом с ней было так тепло, надежно и верилось исключительно в лучшее.

Утром Ассоль проснулась полная сил, радостно улыбнулась, чмокнула в бакенбарду отца и направилась в закуток, служивший им кухней, чтобы приготовить легкий завтрак. Она заглянула в корзинку с продуктами… и сразу же приуныла. В треволнениях последних дней Ассоль совсем забыла пополнить семейные припасы, и теперь они иссякли – ни одного яблока, ни ложки меда, ни зернышка крупы.

Ассоль так и села с пустой корзинкой в руках. Придется идти в Каперну, на базар. А она страшно не любила эти походы. Во-первых, в них она почти всегда встречала неприятных себе людей – обзывал и задир из детства. Во-вторых, деньги на рынке буквально утекали сквозь пальцы. А после того, как она отказала старейшине, он перестал выплачивать Лонгрену даже то скудное жалованье, полагавшееся за присмотр за маяком. И сейчас реальность смотрела на Ассоль жалкой горсткой медных монет с рельефным профилем короля.

Девушка грустно вздохнула. Пересчитала скудные сбережения, и захотелось плакать. Даже если экономить на всем, такой ничтожной суммы хватит лишь на пару походов на рынок. А что дальше? Голод? Нищета?

Только теперь Ассоль поняла, как опасно заигралась в сказки: ведь она не владеет никаким ремеслом, чтобы хоть как-то прокормить себя и старика-отца, у них нет надежных друзей-покровителей, способных поддержать в трудную минуту. Эгль не в счет. Он сам едва сводит концы с концами.

Ассоль стало страшно. Захотелось зажмуриться, представить, что это лишь дурной сон, и проснуться под ворчание Лонгрена, перебирающего рыбацкие сети. За окном будет солнечно, а на столе – аппетитный завтрак.

Но Ассоль только горестно вздохнула. Жизнь будто говорила ей: вырастай,