Дело смерти - Карина Халле

говорю я, мой подбородок дрожит так сильно, что слова звучат отрывисто. — Думала, что нормально быть одной, самой по себе. Я всегда была какой-то другой, но гордилась этим, и когда другие жаловались на одиночество, я думала, что о подобном сожалеют только другие, а я была рада. Но я ошибалась. Я так чертовски ошибалась.

Он ничего не отвечает, просто продолжает обнимать меня, его ладонь лежит на моем затылке.

И все же я не могу остановить поток слов так же, как не могу остановить слезы.

— У меня была бабушка, она любила меня больше всего на свете. Она любила меня настолько сильно, что смогла заполнить пустоту после потери матери. Ее любви хватало, чтобы заполнить эту дыру, когда отец уходил в море на дни и недели. А потом я потеряла ее. Она ушла из-за этой ужасной болезни, которая отняла ее память, я стала для нее никем, пустым местом.

Я делаю прерывистый вдох.

— Потом я подумала, что, может быть, стоит сблизиться с отцом, что это знак попытаться узнать его лучше, даже несмотря на то, что он все время работал. Я приложила усилия, и он тоже. Наше время было таким коротким. Слишком коротким. Я наконец-то начала видеть человека, который был тенью в моей жизни, а потом его не стало. У нас не хватило времени. Времени всегда не хватает!

— Знаю, — говорит он. — Не хватает.

— И что теперь? Теперь единственные люди, которые любили меня безоговорочно, ушли, и у меня больше никого нет. Есть только я. У меня есть только я, и я даже не чувствую, что знаю себя. Мне даже не нравится эта женщина.

Тишина наполняет комнату. Я слышу, как бьется его сердце у моего уха — быстро, но ровно. Вдыхаю его запах — сладкий табак и кедр, смешанные с теплым сандалом от свечей.

— Однажды ты найдешь кого-то, — говорит он наконец.

— Ты этого не знаешь, — огрызаюсь я, злясь на все это.

— Могу. Потому что знаю: ты достойна любви. Ты та, кого стоит любить. И где-то есть человек, который однажды пожертвует своей жизнью ради твоей.

Если бы он не держал меня, думаю, я бы упала на пол.

«Можешь ли это быть ты?» — думаю я, глубже погружаясь в его объятия. «Может ли твоя одержимость превратиться в любовь, не сжигая нас обоих дотла?»

— Тебе просто нужно верить, — продолжает он мягким голосом. — Нужно набраться терпения. Пока что просто продолжай выживать. Не всегда будет так, обещаю.

— Но я не вижу выхода, — шепчу я. — Не понимаю, как перестать быть для кого-то… слишком импульсивной, слишком дерзкой, слишком безрассудной, слишком эгоистичной, слишком холодной, слишком чувствительной, слишком… слишком такой, какая я есть.

Он громко выдыхает и снова целует меня в макушку, и, боже, я хочу его, хочу, чтобы он был тем самым, кто смог бы терпеть это. Или чтобы я была терпеливой.

— Выход всегда есть, — говорит он. — О, Сид, милая. Если бы ты только знала, как твои слова ломают меня.

Милая?

Я отстраняюсь, чтобы взглянуть на него. Он смотрит на меня сверху вниз, его глаза затуманены эмоциями.

— Ты хороший человек, — говорит он, с трудом сглатывая. Мои глаза прикованы к его губам, во мне возникает непреодолимое желание, что-то тяжелое в венах, что тянется к нему, как железо к магниту.

Я не могу с собой справиться.

Поднимаюсь на цыпочки.

И со вкусом собственных слез целую его.

ГЛАВА 19

Кинкейд отвечает на поцелуй.

Без колебаний.

Даже малейших.

Мои губы прижимаются к его, и внезапно весь мой мир переворачивается с ног на голову. Я таю в нем, его губы мягкие и в то же время твердые, поддающиеся мне на мгновение, прежде чем он издает стон, который отзывается в моей груди. Это звук тоски, наконец удовлетворенной, эмоции, что так старались вырваться наружу.

Но этот стон быстро превращается в низкое рычание, и он целует меня так, будто внезапно осознал, насколько он изголодался, — грубо и властно, беря то, что принадлежит ему. Колени подкашиваются, я отдаюсь ему, желая быть съеденной, как десерт на блюде, желая быть использованной им так, как он решит, лишь бы меня поглотили целиком.

Я твоя, я твоя, я твоя.

Он хрипло вздыхает в мой рот, его язык скользит внутрь, он снова хватает меня за затылок — властно и сильно.

Бери, бери, бери.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Удовольствие клубится во мне, как дым, кожа покрывается мурашками, его запах наполняет мои ноздри, а вкус виски на его языке затуманивает голову. Я сжимаю бедра, пытаясь унять тоску по нему, что всегда была во мне, ту тоску, что проникает в мои сны.

И все же это до сих пор кажется сном, дурманящей галлюцинацией. В нем все такое твердое и мягкое одновременно: влажное, шелковое ощущение его языка, когда он трахает мой рот, сильное давление его губ, крепкая хватка его руки на моей шее, другая рука теперь сжимает мою челюсть, будто он думает, что я могу сбежать.

Я никогда не смогла бы сбежать от этого. Он — подводное течение, его поцелуй тянет меня на дно, к моей судьбе. Или, возможно, к моей погибели. Трудно сказать.

Внезапно он отстраняется. Это похоже на отскок резинки. Я смотрю на него, мое тело прижато к его, я тяжело дышу. Он дико смотрит на меня, его зрачки расширены, глаза темные под тенью бровей. В них я вижу смятение, стыд и нечто, что пульсирует с такой интенсивностью, что я даже не могу это распознать.

— Я не могу этого делать, — выдыхает он, порывисто вдыхая. — Я не могу этого делать.

— Ты уже делаешь это, — говорю я ему, проводя рукой по его пояснице и прижимая его к себе. Его эрекция упирается в мое бедро, и я издаю вздох. Все, о чем я мечтала, оказывается правдой.

— Ебать, — хрипит он, а я прижимаюсь к нему, желая услышать больше этих восхитительных звуков.

— Да, выеби меня, — шепчу я, мои руки тянутся к его штанам, пытаясь расстегнуть ремень.

— Сидни, — хрипит он, запрокидывая голову, обнажая шею. Я встаю на цыпочки и касаюсь языком его кадыка, чувствуя вкус мыла.

Еще один мощный стон вибрирует в его груди, и я опускаюсь на колени, ковер мягко касается голых колен.

— Нет, Сид, — грубо говорит он, его глаза пылают желанием, пока он смотрит на меня. — Пожалуйста, у меня не хватит силы воли.

— В этом и суть, — говорю я сладко, глядя на него снизу вверх, расстегивая