Дело смерти - Карина Халле

Это ощущается так правильно. Ощущается еще миллион разных вещей, но все так правильно.

Как будто я принадлежу ему, чтобы он мог меня пробовать, как будто я принадлежу ему, чтобы он мог делать со мной все, что захочет.

В глубине сознания я знаю, что после этого он попытается отступить, я знаю, что он позволяет себе поддаться, потому что сильно хочет меня. Но буду беспокоиться о завтрашнем дне завтра. А сейчас мою киску пожирает мой психолог, прямо на его рабочем столе, и это все, что мне нужно. Один хороший оргазм может стереть проблем на неделю вперед.

— О, черт, — его дыхание срывается, тело напрягается. Затем длинный стон, который вибрирует у моего клитора.

Он только что кончил?

В свои штаны?

Одна мысль об этом толкает меня за край.

— Боже! — выкрикиваю я через карандаш, когда оргазм прокатывается по мне, сотрясая конечности, заставляя мое тело подниматься со стола. Словно экзорцизм. Я продолжаю извиваться, зажмурив глаза, но вижу звезды, ногтями дико царапая дерево, задыхаясь. Если бы он не держал мои бедра так крепко, если бы его рот не продолжал безудержно пожирать меня, думаю, я могла бы сломаться на миллион осколков.

По крайней мере, карандаш сломался.

Он трескается пополам, и мне приходится выплюнуть его — вкус дерева и свинца смешивается с пиком блаженства.

Наконец Кинкейд отстраняется, тяжело дыша, а я нахожусь в эйфории от восторга. Мое тело вибрирует.

Он сглатывает, и слышно, как из него вырывается выдох. Поднимаю голову, чтобы взглянуть на него.

Его глаза затуманены, стеклянно-серые, как воды пролива. Он хватает меня за локти, подтягивает вперед, так что я сажусь прямо, а затем накрывает ладонью мой затылок. Его лоб касается моего, и мы оба пытаемся отдышаться.

Ни слова не произносим.

Ничего и не нужно говорить.

Не сейчас.

Наконец он отпускает меня и выпрямляется.

Мой взгляд падает на его промежность, я вижу мокрое пятно.

Поднимаю глаза на него, приподняв бровь. Он и правда кончил?

Он бросает на меня сконфуженный взгляд, который говорит «да», и откашливается. Его губы блестят от моих соков.

— С некоторыми вещами ничего не поделать, — говорит он в качестве объяснения.

Он говорил это и раньше, и я вынуждена согласиться.

Он, я, мы, с этим… ничего не поделать.

ГЛАВА 20

— Сегодня нам везет, — объявляет Ник в передней части кабинета. Мы только сели на места, планшеты наготове. — И это приятная смена графика. Мы отправляемся на экскурсию.

— Опять сбор грибов? — со вздохом⁸9 спрашивает Рав, откидываясь на спинку стула, словно эта мысль его расстраивает.

— Нет, — многозначительно говорит Ник. — Мы пойдем на сбор грибов полуострова на следующей неделе. Сегодня утром я веду вас в… барабанная дробь, пожалуйста, — он изображает преувеличенную барабанную дробь, от чего я закатываю глаза. — В лабораторию размножения.

Ого? Я сажусь чуть прямее. Как и все остальные.

Это приятная перемена.

— Наконец-то, — устало говорит Лорен. — Я думала, мы никогда туда не попадем.

Я смотрю на нее. Под глазами темные круги, лицо бедное. Оглядываюсь на Мунавара и Рава. Они выглядят не лучше. Даже футболка Мунавара не с шуткой про грибы. Вместо этого на ней логотип Фонда Мадрона, где тоже есть грибы, но почему-то это не то. Как будто он становится одним из них.

Это место влияет на всех нас?

Если это то, что делает с тобой три недели тумана, то что будет через три месяца?

Или дело не только в погоде?

Я сглатываю, ощущая беспокойство. Об этом нужно поговорить с Кинкейдом после обеда. У меня назначен с ним сеанс, и это будет первая встреча после того случая в его кабинете.

Я до сих пор не уверена, что чувствую по поводу случившегося, хотя буквально не перестаю об этом думать.

С одной стороны, черт возьми.

Это было именно то, чего я хотела, в чем нуждалась. Я думала, что ничто не превзойдет мои сны, но доктор Кинкейд точно знал, как меня «починить». По крайней мере, в тот момент. Когда я закрываю глаза, все еще чувствую его язык внутри меня, то, как грубо он держал мои бедра, его кулак в моих волосах. То, как грязно и волнующе он исполнил мое желание, называл меня своей маленькой игрушкой, словно я его вещь. Я хочу, чтобы все это повторилось снова, и скоро.

Но, с другой стороны… трудно не заметить стыд в его глазах.

То, что он пересек черту, которую не хотел переступать.

То, что он совершил ошибку.

Хотя, его желание было более чем очевидным.

То, как он с одержимостью ласкал меня.

То, как он был настолько возбужден, что кончил в штаны, словно подросток, неспособный контролировать гормоны, а не нейрохирург, которому под сорок. Должна признать, это было самое горячее, что я видела за долгое время.

Но он мой врач.

Я его пациентка.

Он мой учитель.

Я его студентка.

Он говорит, что защищает меня.

Но с каждой минутой рядом с ним я чувствую, что приближаюсь к опасности.

Я начинаю ненавидеть это место, и все же никогда не чувствовала себя такой… живой.

И все же, когда мы поднимаемся и выходим за дверь, следуя за Ником, который ведет нас под кедровыми ветвями, в то время как вороны кричат в небе, мне кажется, что смерть где-то рядом. Возможно, ждет не меня, но ждет кого-то. Я чувствую ее на своей коже, как влажный поцелуй сырого воздуха.

Трудно игнорировать смерть, когда так много людей погибло здесь.

Я отгоняю эти мысли прочь. Возможно, я слишком мрачна для собственного же блага.

Лаборатория разведения находится за хозяйственным двором и амбаром, это самое западное здание на территории. Дорога довольно размытая и грязная, поскольку последние несколько дней либо шел дождь, либо мы были окутаны туманом. Под ботинками хлюпает, пока мы безуспешно пытаемся обходить лужи. По крайней мере, сегодня облака движутся быстро, теплый бриз с океана приносит запах морских водорослей во время прилива.

Ник проводит своей ключ-картой, и дверь издает звуковой сигнал. Он толкает ее, открывая, и щелкает выключателем.

— Все расходитесь по проходам и, черт возьми, ничего не трогайте, — говорит он.

Волнение ощутимо, когда мы заходим внутрь. Это похоже на теплицу, за исключением того, что все окна затемнены. Тонкие лучи света пробиваются там, где жалюзи не до конца закрывают окна, освещая пыль и споры, плавающие в воздухе. У меня возникает ощущение, что они выдвижные и могут пропускать дневной свет, когда