«Реми Мартен» - Светлана Полякова

Голос его звучал теперь устало:

— Саша…

Я вспомнила «Доброе утро, любимая» — и удивилась такому резкому контрасту, но промолчала.

— Где ты была? — поинтересовался он. — Я тебе звонил…

— Не успела подойти к телефону.

— Надо бы купить тебе мобильник, — сказал он. — Ты тогда будешь всегда под рукой…

— Не надо, — отказалась я. — Говорят, мобильники плохо действуют на голову, а я ею работаю…

«Последнее время все действуют на мою бедную голову, — признала я. — Просто какая-то газовая атака…»

— Я не смогу прийти сегодня, — сказал он. — Должен приехать один человек, а я от него завишу. Так что ничего не получается…

Я почувствовала, как моя сила убывает. То есть если несколько мгновений назад я ощущала себя сильной и могущественной именно любовью и свято верила, что любовь и в самом деле сильнее всяких там денег, то теперь я в этом начала сомневаться.

— Конечно, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно, — Я понимаю… бизнес — это бизнес…

— Сашенька, я очень хочу тебя увидеть… Ты мне веришь?

Верю…

«Как верит солдат убитый, что он проживает в раю…»

Я и в самом деле сейчас напоминаю убитого солдата.

— Я тебе перезвоню, — пообещал он.

— Да. Только звони дольше… А то я снова погружусь в работу и не сразу услышу твой звонок.

Я первой повесила трубку.

Подойдя к окну, я долго смотрела, как кружатся над землей крупные хлопья снега. Я очень надеялась, что снова почувствую близость Рождества, но вместо этого падающий снег вызвал во мне грусть. И я заплакала. Потому что чертовы Гринчи похитили мое Рождество. Пусть я сама себе его вообразила, но разве я навязываю его другим? Это только мое личное Рождество…

Я так долго ревела, что в конце концов, мне это надоело. Посмотрев в зеркало, я ужаснулась.

— Хватит! — объявила я. — Приведи себя в порядок. Они этого и добиваются от тебя.

Я умылась холодной водой — брр, до чего было неприятно, но иного выхода не было. Как иначе убрать эти ужасные отеки и разводы слез на щеках? Потом я выкурила сигарету, и к тому моменту, когда пришла мама, я уже была вполне комильфо.

Во всяком случае, мама ничего не заметила. Или не показала виду…

— Привет, — сказала она. — Я купила бутылочку вина… Говорят, оно очень вкусное… Как ты думаешь, ему такое понравится?

Я посмотрела на этикетку. «Ночь нежна» — прочитал я и сразу вспомнила одноименный роман Скотта Фицджеральда, наполненный любовью. До самых краев.

Вряд ли Леночка читала книги. Поэтому она обладает здоровой психикой и прекрасно вписывается в этот мир. А я… «Самая большая дура на земле», — вспомнила я строчки блюза, услышанного утром.

— Он не придет, — покачала я головой. — Дела у него. И вообще, ма, похоже, твою дочь обломали… Нечего со свиным рылом…

Договорить я не смогла. Слезы предательски полету, пили к уголкам глаз, готовясь снова обезобразить мою физиономию.

Мама все поняла без слов.

— Сашка, но ведь у нею и в самом деле могут быть дела, — попыталась она стать «адвокатом дьявола».

— Я знаю. Просто у меня дурное предчувствие, и я не могу от него отделаться.

Мама не стала возражать.

— Знаешь, не зря же я тратилась на вино. Насколько мне известно из жизненного опыта, с дурными мыслями и такими же предчувствиями всегда помогало справиться винишко… Так что… — Она подошла ко мне и нежно прижала к себе. — Моя взросленькая и глупенькая дочь, — прошептала она, гладя меня по голове. — Моя влюбленная дочь. Если бы ты знала, какое это счастье! Даже твои слезы… Однажды ты это поймешь… Ты поймешь, что даже ждать кого-то — счастье. Потому что наступает такой момент, когда ждать некого… Так что перестань плакать и давай выпьем.

— Нo мне и сейчас некого ждать! — возразила я горячо и немного по-детски.

— Я же говорю, что ты глупенькая, — нежно засмеялась она. — Не думай о человеке заранее хуже, чем он есть… Мне кажется, что он придет. Обязательно придет…

— Ты обещаешь? — спросила я, отчаянно желая ей поверить.

— Обещаю, — сказала она, глядя мне в глаза.

— Ты у меня высший класс, — сказала я, прижимаясь к ней теснеe, пытаясь спрятаться у нее в руках.

Мне было холодно. Моя душа металась, уже угадывая неизбежность поражения. А я еще сопротивлялась очевидному, убеждая себя, что он позвонит и тут ни при морганатические браки. Он позвонит, потому что…

«Мы простились тогда на углу всех улиц, забыв о том, чтo это смотрит нам в вслед».

— Кажется, небо становится ближе, — прошептала я. — И еще от этого приближения неба больно…

Я сидела, не отрывая глаз от телефона. Я ждала.

Оказывается, для меня это очень важно — дождаться его звонка!

Время тянулось медленно. Он должен позвонить, говорила я себе, смотря на телефон, и тут же приходила в голову мысль, что — нет, он не позвонит…

Все было глупо, так глупо и нелепо, что я старалась представить себе, будто все вообще происходит не со мной. Где-то слышались радостные голоса — соседи за стеной включили музыку. Кажется, у них был праздник. Во всяком случае, там, за стеной, было радостно.

Вот так всегда, улыбнулась я, прекрасно понимая, что моя улыбка выглядит грустной, тоскливой и вымученной. Все праздники проходят мимо меня… Они идут к другим людям. А мне указано место. В очередной раз…

Я почти не сомневалась, что встреча с партнером по бизнесу — на самом деле встреча с моей недавней гостьей. Или это ее папаша — партнер по бизнесу?

Не важно… Все — не важно. Я самая большая дура на свете…

Телефон молчал.

Я просила его зазвонить, но сейчас даже мой телефон выражал гордое презрение. Он стал их союзником, и это вызвало в моей груди бурю эмоций — обиды, гнева, возмущения… Предатель!

В конце концов, посмотрев на часы, я поняла, что Райков уже не позвонит.

Слишком поздно…

Тогда я даже немного успокоилась. Что ж, каждому свое…

— У нас тоже есть праздники, — прошептала я, с ненавистью глядя на телефон. — Праздники, недоступные вам…

Ho по радио снова звучала песня, и зло было опять — про меня. «Катастрофически тебя не хватает мне…»

Я тоже умирала. Я вспоминала, стараясь забывать, и от этого было еще больнее. Я умирала.

Я знала, что мне надо научиться жить без него, я даже говорила себе — ведь до этого как-то получалось, но вместо этого немедленно представляла себе его лицо,