Её ванильное лето - Оксана Хващевская

в ушах. Ей не хотелось говорить. Она желала оказаться в его объятиях, коснуться его губ, вдыхать его запах и ни о чем не думать. Но в то же время она понимала: он все это знает, видит и торжествует…

— А ты ревнуешь? — прочистив горло, вызывающе заговорила она. — Или тебя задело, что я не побежала за тобой, как бегают все эти местные дуры, в надежде провести с тобой еще одну ночь? Ты, самовлюбленный придурок, хотел бы, чтобы я была такой, как они? Но так не случилось и это оказалось для тебя неприятным сюрпризом! Та ночь с тобой не стала для меня чем-то особенным. Подобное уже было, и не раз. А теперь уходи! Поговорили и хватит! Вали к своим подружкам и держись от меня подальше!

— Мы можем повторить, и ты, конечно, не станешь возражать! — заявил он, ухмыляясь.

— Еще как стану! Я… — договорить Маша не успела.

— Иди сюда! — неожиданно Сафронов снова прижал ее к стене.

Машка вскрикнула, а он прильнул к ней и завладел губами, рукой удерживая ее подбородок, не позволяя пошевелиться или отвернуться. Его поцелуи были жадными и ненасытными, но в них не было ни капли нежности… И все равно они разжигали в ней страстное желание… Он нетерпеливо стянул с ее плеч бретельки топика, а губы скользнули вниз, целуя шею, опускаясь все ниже… Откинув голову назад и тяжело дыша, Маша закрыла глаза, забывая обо всем, каждой клеточкой, миллиметром кожи ощущая умопомрачительное и невероятно сладкое удовольствие от его прикосновений.

В какой-то момент он освободил ее руки, но это уже было не важно. Сил и желания бороться с ним, сопротивляться и бежать больше не было. Она хотела его. Как же она его хотела!

Как будто угадывая ее мысли и желания, руки Сафронова стали блуждать по ее телу. Лигорскую словно током ударило… Она прижалась к нему, уткнувшись лбом в плечо, и вцепилась пальцами в его рубашку. Жаркая волна чувственности и удовольствия накрывала с головой, и ничего более не существовало… Его пальцы умело возбуждали ее все больше…

Тихий стон вырвался из груди девушки.

— Что такое? — негромко спросил Сафронов. — Тебе не нравится? Ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушел?

Мужчина чуть отодвинулся, выпуская Машу из своих рук.

— Пожалуйста, — помимо воли вырвалось у нее. Не отдавая себе отчета в том, что делает, девушка схватила его за руку, боясь, что он действительно может уйти. А Сафронов в ответ рассмеялся и потащил ее за собой в дом. Ничего не понимая, Маша почти бежала следом за ним, спотыкаясь и едва не падая…

Оказавшись в задней комнате, мужчина толкнул Лигорскую на кровать…

Нежности, которую девушка чувствовала в нем той ночью, не было и в помине. Тогда им двигало безудержное желание, сейчас — лишь ярость и ревность. Почему-то Маша была уверена, что он не испытывает удовольствия. Того самого, которое огнем и сладким дурманом разливается по венам. От происходящего получало удовлетворение лишь его самолюбие да задетое мужское эго…

Когда все закончилось и Сафронов отпустил ее, Лигорская сползла на пол и опустила голову, скрывая за волосами мокрое от слез лицо. Девушка обхватила себя руками, чувствуя, как ее начинает трясти. Она так и не осмелилась поднять глаза и взглянуть на него. Мужчина же, застегивая ремень, не сводил с нее взгляда.

Маша сидела перед ним, сжавшись в комок, такая маленькая и беззащитная! Он не собирался заходить так далеко, но ярость и ревность, подкрепленные алкоголем, вероятно, лишили его разума. А может быть, все дело было даже не в этом… Он безумно хотел ее. А ведь еще сегодня утром решил выбросить из головы. Сафронов хотел было склониться к ней, заговорить, извиниться, в конце концов, но не смог, понимая, что сейчас ему лучше уйти. И он ушел.

А Маша, понимая, что больше нет сил сдерживать рвущиеся из груди рыдания, заревела в голос.

Подставив ладони под рукомойник, она брякнула пестиком, и теплая, нагретая солнцем вода полилась на кожу. Девушка тщательно умыла лицо и насухо вытерлась льняным рушником. И только потом заметила следы на своих запястьях, оставленные пальцами Вадима. Бесконечно долго Маша тупо смотрела на них, вспоминая вчерашнюю ночь, но уже ничего не чувствовала. Будто пролитые слезы опустошили душу и притупили чувства. Было какое-то странное безразличие, вязкое и липкое, как осенний туман. От слез болела голова и все никак не получалось собрать воедино разбегающиеся мысли.

Лигорская села на лавочку под акацией и задумалась. Много всего она натворила за последнее время, с чем придется смириться, раз уже ничего не изменить и время не повернуть вспять. Со всем этим придется жить. Или попробовать хоть частично исправить. А пока следует привести себя в порядок, встряхнуться и приготовить, наконец, нормальный обед, потом сходить в магазин, пополнить опустевшие полки и холодильник, а еще заняться уборкой в доме. Со дня на день вернется баба Антоля, а Машка ведь за все это время и веник в руках не держала.

Она все еще продолжала сидеть на лавочке в теньке, когда во двор неожиданно завернул Сафронов. Сердце ухнуло куда-то вниз, а кровь тут же прилила к щекам, стоило лишь взглянуть на него. Правда, она тут же отвела взгляд и опустила ресницы, притворившись, что не заметила.

— Привет, Мария Николаевна! — раздался рядом его глубокий хрипловатый голос, заставив ее вздрогнуть и поднять глаза.

Мужчина стоял перед ней трезвый, выбритый, на губах играла красивая улыбка. Чуть прищуренные серые глаза искрились смехом. Он был в превосходном настроении и радовался жизни. То, что произошло вчера за стенами бабушкиного дома между ними, будто бы напрочь выветрилось у него из памяти, а может быть, мужчина и вовсе не привык заострять на таком внимание.

Их взгляды встретились всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы девушка почувствовала, как душу заполняет обида. Вот интересно, как у него вообще хватает наглости появляться перед ней? Плюнуть бы сейчас в его улыбающееся лицо, стерев тем самых улыбку и испортив настроение. Господи! Что такого особенного она вообще нашла в этом человеке?

Вадим определенно делал вид, будто между ними все отлично. Но поддаваться его играм она не собиралась, так как ни видеть его, ни слышать, ни тем более разговаривать с ним больше не хотела. Плотнее сжав губы, Маша встала с лавочки и ушла в дом.

До самого вечера она занималась домашними делами и готовила еду. И только когда на деревню опустилась ночь, рассыпав на небосклоне серебристый бисер