Собственность заключенного - Ядвига Благосклонная

Не знаю, поверил ли в мои бредни хоть кто-то, но… А что еще спрашивается я могла сказать? Что втюрилась в бандита? Что провела в тюрьме все эти дни? Была призом на подпольных боях?

Родители, вероятно, сошли бы с ума от этой информации, если бы вообще в нее поверили.

— Спасибо, но это наверное не очень удобно.

Я стараюсь как можно деликатнее отказаться, но Артем неожиданно проявляет настойчивость.

— Брось, мне по пути! На улице уже темнеет. Нехорошо красивой девушке по ночам бродить.

Верно. Уже темнеет, а я и не заметила. Как обычно, задержалась допоздна. Прав все-таки Бахметов, ничему меня жизнь не учит. Из-за своей работы я дважды оказывалась в смертельной опасности, и тем не менее продолжаю вкалывать как проклятая. А может, еще и потому что работа хоть как-то помогает отвлечься от навязчивых мыслей.

— Ну раз по пути, — широко улыбаюсь, — тогда поехали.

Серединский буквально начинает светится от моего согласия. Надеюсь, он не счел это каким-то знаком? Он не то чтобы ухаживает за мной, но часто проявляет внимание.

Симпатичный парень, высокий с обаятельной улыбкой и добродушными глазами. Хороший — одним словом. Не втрескайся я по уши в Бахметова и пригласи он меня на свидание — пошла бы. Согласилась бы без раздумий, но увы… Я целиком и полностью принадлежу человеку, который исчез из моей жизни.

Интересно, есть ли срок у этого «подождать», которое так настойчиво требовал Дамир?

Тема любезно открывает мне дверь пассажирского сиденья, затем обходит машину и садится за руль.

— Ну и денек, да? — повернув ключ зажигания, весело спрашивает.

— Да уж, еще тот денек.

Сегодня нам пришлось снимать очередной митинг. Жители центрального района жаловались на незаконную застройку. Как вы понимаете, из представителей власти никто не дал мне комментария. Митинги это всегда выматывающее мероприятие. Особенно, когда приезжает полиция и начинает всех разгонять. Иногда доходит и до задержания особо буйно митингующих.

— Я не думал, что ты вернешься, — остановившись на ближайшем светофоре, Серединский кидает на меня любопытный взгляд.

Пожимаю плечами, не зная что ответить. Мама меня буквально умоляла бросить журналистику и найти нормальную работу.

В прошлый раз, когда меня взяли в заложники в банке, она еще оттаяла. Ведь я ее уверяла, что такое случается раз в жизни. Случай на миллион. Ага, миллион.

— Мне нравится журналистика, — честно отвечаю.

— Это достойно уважения.

Ага, пусть он объяснит это нашему главреду, который искренне считает, что от меня больше проблем, чем пользы. Потерять журналистку во время бунта… Скажем так, ему тоже прилетело по темечку. Репутация канала и все такое. Хорошо, что скандал удалось замять.

— Спасибо, — искренне отзываюсь.

Артем первый человек, который мне это сказал. И, пожалуй, я с ним согласна, кто бы что ни говорил. Я пережила ад. Чудо, что выбралась живой из тюремной колонии. И при этом не стала забитой мышкой, не впала в депрессию, а продолжила делать свое дело как ни в чем не бывало. Пусть я и маленькая пташка, но летать умею.

Когда подъезжаем к моему подъезду, я уже хочу распрощаться, но Артем на одном выходе выпаливает:

— Пошли на свидание!

Свидание… Когда меня последний раз приглашали на свидание? Очень давно. Как будто в прошлой жизни.

— Прости, Тем, не могу, — коснувшись его руки в утешительном жесте, мягко отказываю.

— Не нравлюсь? — угрюмо усмехается.

— Я просто уже влюблена.

Впервые произношу это вслух, хоть и клялась себе откусить язык, если это сделаю. Звучит странно и правильно. Я влюблена, как бы там ни было и где бы не шлялся Бахметов. Мои чувства на данном этапе жизни к нему неизменны, вне зависимости от того рядом он со мной или нет.

— Значит, опоздал.

Парень задумчиво жует губу, уставившись прямо перед собой.

— Извини…

— Да не за что извинять, — легко отмахивается и поворачивается корпусом ко мне. Одаривает кокетливой полуулыбкой, заправляет выпавшую прядь волос мне за ухо и произносит: — надеюсь, ты счастлива.

Не очень. Но ему, разумеется, об этом знать необязательно, поэтому киваю и парень отступает.

— Что ж, если вдруг разлюбишь, то дай знать, — игриво подмигивает.

— Договорились!

На этой теплой ноте мы прощаемся, и я выхожу из машины. В приподнятом настроении топаю к подъезду, уже достаю магнитный ключ, как вдруг раздается оглушительный сигнал машины.

Раз. Затем еще несколько раз, как будто человек бьет по рулю.

Испуганно подпрыгнув, резко оборачиваюсь и застываю в немом шоке.

За рулем черного внедорожника сидит Дамир Бахметов собственной персоны. Исподлобья вперившись в меня обжигающим взглядом, еще несколько раз сигналит и кивком головы указывает на пассажирское сиденье, мол, садись.

Сердце бросается вскачь, а в животе порхают чертовы бабочки. Нетвердой походкой направляюсь к машине и сажусь на переднее сидение.

Повисает гнетущее молчание. Это точно не то, что я ожидала от нашей первой встречи, после всего произошедшего.

— Привет, — прочистив горло, отзываюсь.

Бахметов молчит, точно в рот воды набрал. От него исходят волны ярости. Сжимает руль побелевшими костяшками пальцев, на лице играют желваки, а губы сжаты в жесткую линию.

— Кто это? — холодно спрашивает.

— Где?

Непонимающе таращусь на мужчину. Да что вообще происходит? Он что, за эти две недели свой разум потерял?

— Тот сопляк, с которым ты приехала, — сквозь зубы цедит.

— Оператор с работы. Просто подвез и все, — почему-то добавляю, отчего Дамир еще больше бесится.

Стреляет в меня своими глазами цвета стали молнии.

— Просто подвез? — пытливо вздергивает бровь. — Я видел как он на тебя пялился.

— И как же? — осмелев, складываю руки на груди.

Со спокойствием святого наблюдаю за тем, как у Бахметова чуть ли не пар из ушей валит от ярости. Мы не в тюрьме, я не под его надзором и теперь это его извечное: «Ты моя!» не прокатит.

— Как мужчина пялится на женщину, которую он хочет. У вас что-то было?

Нет, он точно эти две недели провел в дурдоме. Что за каша у него в голове?

— Конечно, — соглашаюсь, решив подразнить.

И тут же об этом жалею, потому что глаза Дамира наливаются кровью, а сам он выглядит так, будто на грани того, чтобы придушить меня.

— Между нами есть и была