Девушка в черной тунике - Алеся Кузнецова

Макар медленно опустил голову на руки. Его плечи затряслись.

Катя накрыла ладонью его спину, гладя его, будто успокаивая ребенка.

– Где он хранил документы? У него ведь не было отдельного кабинета… – глухо спросил Макар.

Мама встала, подошла к серванту и открыла нижний ящик. Из глубины достала старую кожаную папку.

– Я не открывала ее все эти годы. Думала, что не имею права. Но ты имеешь.

Макар поднялся, взял папку в руки. Кожа была прохладной, пахла временем. Он открыл ее – и на поверхность легли аккуратные распечатки, фотографии, письма…

Катя сжала его руку:

– Ты справишься. Мы вместе справимся.

Макар положил кожаную папку отца рядом с вырезками и сел снова за стол. Запрокинул голову и услышал забытые голоса.

Глава 28. Забыбые голоса

Комната будто застыла.

Часы тикали ровно, но в этом звуке было что-то чужое, далекое.

Макар сидел за столом, кожаная папка лежала перед ним. Он не спешил ее открывать снова – руки будто налились свинцом.

Он закрыл глаза.

И тогда услышал…

– Макарушка, иди сюда…

Голос отца. Теплый, чуть усталый, но с привычной мягкой строгостью.

– Главное – не бояться знать правду. Она иногда шокирующая и бывает сложно поверить самому себе, когда ее обнаруживаешь. Но нужно идти до конца.

Он откладывает тетрадку с домашним заданием. Отец гладит его по голове:

– Ты молодец, сынок. Все хорошо.

Мама с кухни кричит, чтобы шли кушать борщ.

– Я потом. Надо отъехать сейчас. – и повернувшись к нему словно объясняет: Макарушка, поехали со мной, надо заехать в одно место. Ненадолго.

Голос отца – спокойный, как всегда. Ничего особенного. Обычная поездка.

Вспышка и новый кадр из воспоминаний:

Маленький Макар сидит на переднем сиденье, хоть и нельзя, но папа всегда говорил: «Если рядом я – можно».

..Отец протянул ему ладонь. В ней лежала знакомая маленькая ириска в золотистой обертке – «Золотой ключик». Папа всегда говорил:

– Для смелых мальчишек.

Макар взял конфету, спрятал в карман и крепче сжал отцовскую руку.

За окном медленно тянулись знакомые улицы Озерска. Вечерний воздух был прохладным, пахло сыростью, хвоей и чем-то металлическим, что всегда витало вокруг завода.

Фонари светили тускло-желтым светом, отбрасывая длинные тени на потрескавшийся асфальт с полустертыми белыми линиями. Где-то вдалеке гулко хлопнула дверь – может, сторож на проходной.

Они проезжали мимо железных заборов с облупленной краской, табличек с красным треугольником и знаком радиации. На лавочке у подъезда сидела бабушка в платке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, будто шепча молитву.

Дорога была совсем тихая и пустая, Макар любил считать машины в детстве: проехала одна волга и двое жигулей.

Звезды над городом сияли ярко и близко, как будто можно было достать рукой.

Внезапный всплеск огней перед глазами. Дорогу осветили резкие фары чужой машины. Она затормозила так внезапно перед ними, что раздался визг тормозов.

Отец инстинктивно выставил руку перед Макаром, защищая его.

– Тихо, сынок…

Макар почувствовал, как сердце уходит в пятки – он тоже испугался. Он постарался вжаться в кресло машины, насколько это было возможно. Но вдруг их черной машины вышел дядя Сережа. Шутка! Точно, это дядя Сережа так решил нас разыграть.

– Не выходи из машины, – отрывисто бросил отец и хлопнул дверью.

Лицо дяди Сережи было непривычно напряженным и жестким. Форточка осталась открытой и до Макара долетали резкие колючие фразы:

– Ты с ума сошел?! – голос отца был негромким, но дрожал от еле сдерживаемого гнева и тревоги.

– Это ты сошел! – зло бросил дядя Сережа. – Ты понимаешь, что ставишь под удар всех нас?

Макар зажал в кулачке липкую от теплоты ладошки ириску, не отрывая глаз от сцены. Ему было страшно и непонятно. Почему они кричат друг на друга? Они же друзья… Это же дядя Сережа, который весело шутит, когда приходит к ним домой и предлагает сыграть пару партий в шахматы. Они обсуждают с отцом политику и футбол и он всегда хвалит мамин пирог.

Ты знаешь, о какой сумме идет речь? Знаешь, с кем мы связываемся? – донесся с улицы его голос. Это люди из-за границы, они не прощают ошибок.

Отец молчал несколько секунд. Потом Макар услышал его тихий, но очень отчетливый голос:

– Это топливо, Сергей. Чистый уран. Ты сам знаешь кому оно уйдет? Ты что не понимаешь чем это чревато?! Да если они… Если оно уйдет без контроля – мы похороним не только себя. Страна похоронит собственных детей.

Дядя Сережа дернул головой:

– Страна уже нас похоронила! Или ты еще не понял? Ты все служишь? Кому? Им? А они тебе что – пенсию дадут? Они завтра продадут нас всех и даже не извинятся. Ты что телевизор не смотришь? Через день вчерашние сантехники становятся новыми хозяевами мира. А несогласных просто убивают. Ты видел, что вчера в Москве банкира с семьей застрелили. Это передел мира. Это рождение нового порядка! И я хочу, чтобы мои дети жили хорошо!

– А твои дети потом не сгорят от того, что ты сейчас собираешься отправить через порт? Ты знаешь, что они не соблюдают нормы. Это пойдет не туда, куда тебе обещали. Да это обещание, рассчитанное на дураков! Если у человека хоть где-то есть лазейка и возможность использовать ее – он обязательно это сделает. Вопрос времени.

– Ты ошибаешься! Там такие люди, что они держат слово!

– Говорю тебе, это уйдет на черный рынок. Террористам или просто тем, кто не разбирается в правилах обращения. Один контейнер – и целый город может стать зоной отчуждения.

Дядя Сережа сбавил тон, но от этого его голос стал страшнее:

– Ты что не понимаешь, Коля? Я не могу дать заднюю. Я пообещал им. Мы теперь все в этом. Они не будут разбираться. Ты понимаешь правила.

Отец выдохнул, посмотрел в сторону машины, где сидел маленький Макар, и медленно сказал:

– Я знаю только одно правило. Когда ты знаешь правду – ты не имеешь права от нее отвернуться.

– Коля, я прошу тебя, не делай этого! Отдай мне все документы. Никто не поймет. Будет просто взрыв. Никто не погибнет. Просто халатность, накажем кого-нибудь для вида. Скажи мне, куда ты спрятал папку? Ты же знаешь меня, я весь город переверну, но найду.

– Не найдешь.

– Тебе это дорого обойдется. – Дядя Сережа поднял палец. – Они не будут ждать. Либо ты завтра приносишь бумаги, либо я