Бандит Ноубл Солт - Эми Хармон

– Что она тебе сказала?

– Она спрашивала про мое лицо… Ничего нового. – Он пожал плечами. – А потом попросила повернуться так, чтобы ей была видна только обычная сторона. Она попросила очень вежливо, и я решил, что правильно будет выполнить просьбу старой леди. Так что я повернул лицо, как она попросила. И она очень долго смотрела на меня.

Мама чуть побледнела.

– Почему у тебя такое лицо, мама?

– Какое?

– Как будто ты испугалась. И отчего ты дрожишь? Ты ведь не упадешь в обморок? Не нужно, прошу, мама. Если ты упадешь, я не буду знать, что делать.

– Что еще она сказала?

– Только что я очень похож на своего отца. Я правда похож на Оливера?

Мама ела молча, точнее почти не ела. Огастес знал, что сейчас она не чувствует вкуса пищи. После выступления она будет страшно голодна. Наверное, нужно попросить Ноубла Солта, чтобы он заказал поздний ужин в каюту. А заодно и кусочек торта, чтобы Огастес перекусил перед сном.

Бутч тоже почти не ел, хотя успел здорово проголодаться. Перед ужином, когда лакей помогал ему примерить перешитые костюмы Оливера, в животе у него все время урчало, и он извинялся, ссылаясь на голод.

– Мама, я готов вернуться в каюту, – тихо сказал Огастес, стараясь не показаться невежливым.

Жена капитана без конца тараторила, обращаясь к Джудит Морган, а та не успевала ответить ей ничего, кроме «да», «хм» и «неужели».

– Прошу извинить нас, капитан Смит, – вмешался Ноубл. – Миссис Туссейнт нужно несколько минут, чтобы подготовиться к выступлению.

– Конечно, – кивнул капитан Смит, опустил вилку и встал одновременно с Джейн.

Лорд Эшли тоже поднялся.

– Мальчик может остаться. У нас тут лучшие места, – произнес он, не сводя глаз с Огастеса. – Мы за ним присмотрим.

Предложение было вполне разумное и даже любезное, но Огастес внутренне сжался, мечтая лишь о своей постели и о кусочке шоколада.

Мама колебалась, вцепившись в его воротник, так же как Ноубл Солт вцепился в воротник ее платья, когда она чуть не упала за борт, ловя свою шляпу.

– Мистер Солт может остаться с ним, – чирикнула жена капитана, отпивая глоток вина и поднимая на маму удивленный взгляд.

Джейн взглянула на Ноубла, потом на Огастеса, и у нее дрогнули губы.

– Хорошо, – тихо произнесла она. – Прошу меня извинить.

Огастес сел на свое место и уставился в пустую тарелку, стараясь не быть строптивым, как Сандэнс-Кид. Ноубл тоже снова сел, но, кажется, был этим очень недоволен. Мама пошла к сцене, и Ноубл проводил ее взглядом. Пианист уже сидел за роялем и тихо что-то наигрывал.

– Кажется, она нездорова, мистер Солт, – прошептал граф. – И все же, надеюсь, у нее достанет сил усладить наш слух. Я так этого ждал.

– Я тоже, лорд Эшли, – проворковала жена капитана.

– А еще я очень хотел познакомиться с тобой, Огастес, – проговорил лорд Эшли, склоняясь к мальчику. – Но твоя мать держит тебя взаперти в высокой башне, не так ли?

– В высокой башне, сэр?

– Она тебя от всего оберегает.

– Да, сэр.

– Я думаю, нам давно пора было познакомиться.

– Простите, сэр. Я не знал, что у мамы есть кузены.

Граф хмыкнул и подмигнул Огастесу с таким видом, словно только они двое понимали истинный смысл этой шутки. Но Огастес лишь еще сильнее запутался. Ноубл придвинулся к нему, положил руку ему на плечо. Огастесу хотелось уткнуться лицом в широкую ладонь Ноубла и от всех спрятаться, но вместо этого он повернулся к музыкантам, так, что сидевшие за столом видели теперь только обычную сторону его лица. Он тревожился из-за мамы. Он никогда еще не видел, чтобы она так переживала перед выступлением. Точнее, она не переживала, но Огастес явно чувствовал, что что-то не так.

* * *

Бутчу не следовало волноваться. Джейн выступила великолепно. Она пела с таким чувством, что в какой-то момент миссис Морган даже вздрогнула и прикрыла уши руками, словно ей стало неприятно. Бутч бросил на нее взгляд, полный такого презрения, что она тут же убрала руки.

– Мне нравится более мелодичное пение, – пробормотала она.

А еще он запомнил слова графа о том, что Джейн нездорова.

Она пела около получаса, под аккомпанемент рояля и виолончели. Этого времени ей было более чем достаточно. Когда она запела, все в зале стихло, не слышно было больше ни смеха, ни шепота. Для собравшихся ее пение вовсе не было фоновой музыкой. Они хотели слушать, хотели наслаждаться ее пением, и она мгновенно завладела всем их вниманием, заняла мысли. Они чувствовали, что перед ними – истинная звезда.

Многих песен он прежде не слышал, не понимал языка, на котором она пела, и все же, когда она закончила свое выступление, исполнив «Шенандоа», в груди у него словно развязался тугой узел, и он одобрительно, с облегчением, выдохнул. Он любил эту песню, любил по-настоящему, и, когда Джейн допела, ему захотелось, чтобы она спела ее еще раз. Правда, решил он, она могла бы спеть что угодно, и все равно ее голос пробрал бы всех до костей. Черт, да она могла бы спеть даже «Клементину», песенку, которую он ненавидел всей душой: парни часто пели эту бесконечную песню, сидя вокруг костра, и упрашивали, чтобы он подыграл на губной гармошке. Но если бы Джейн спела ее своим хрустальным голосом, с отточенным вибрато, «Клементина» прозвучала бы по-другому, и Бутч захотел бы слушать ее снова и снова.

Капитан поднял тост в честь Джейн, а она спела еще одну песню, что-то бравурное, на французском, и Огастес объявил, что это его любимая песня.

Едва стихла последняя нота, как она сошла со сцены и двинулась к столу капитана, чуть улыбаясь, царственно кивая то влево, то вправо, порой чуть взмахивая рукой, а зрители поднялись и стоя ей аплодировали. Но Бутч видел, что она вся дрожит и в глазах у нее гнездится отчаяние. Он двинулся к ней, встретил ее на полпути.

– Идемте, миссис Туссейнт, – произнес он, взяв ее за локоть и принимая на себя ее вес.

В первый миг она словно одеревенела, а потом прижалась к нему, прикрыла глаза, перестала даже дышать.

– Вам дурно, голубка?

– Да, – проговорила она сквозь сжатые зубы. – Если я закрою глаза и не буду двигаться, все пройдет.

– Но нам нужно двигаться. Иначе ваши обожатели из числа пассажиров потребуют автографов и захотят с вами побеседовать. Если вы сможете выйти за эту дверь, дальше