Ырын, дочь вождя - Полина Лашина

Теперь, когда Рика заберут, а у нее будут хоть какие-то средства, они с Бабо, который сейчас сидел за ее спиной, тоже могут спокойно уходить в человеческие земли.

Но тут ее рассеянные думки прервал осторожно подошедший и остановившийся на значительном расстоянии тот самый переводчик в ярком халате. То и дело кланяясь, что-то сбивчиво затарахтел, и Ырын не сразу поняла, что он просит продать ему Бабо.

Девушка опешила, но на самого Бабо обернулась. Вообще-то, она ранее уже разговаривала с ним на тему будущего, говорила, что в планах пойти с ним в Чигидан, где его отпустит.

– Ыгры, прошу, продайте меня этому человеку, – негромко сказал ей Бабо на голиновском языке.

С недавних пор он стал обращаться к ней голиновским словом "ыгры", что означало что-то вроде босса, начальника, главного в каком-то деле или временно собранном отряде. Этакий мини-вождь или его зам. Как раз после уроков чигиданского этикета, когда Ырын стала называть своего чигиданца джа Бабо или Агигям-чан, то есть уважительно по правилам его родины. С чем сам Бабо был несогласен, поскольку всерьез относился к своему текущему положению пленника и дотошно поправлял, что "хозяйке" не стоит так обращаться к нижестоящим.

– Зачем, Бабо? – вот и сейчас не понимала его логики девушка. И добавила еще тише: – Я говорила тебе, что отпущу потом и так, без выкупа. Зачем тебе быть рабом другого?

– Он мой брат, – так же тихо произнес Бабо. – Сын брата моего отца, но мы с ним даже ближе, чем братья одного отца. Всегда дружили и помогали друг другу. Я бы хотел поехать с ним...

– О! – опешила Ырын. – Что ж... Тогда отпускаю тебя прямо сейчас. Без выкупа. Твой брат доставит тебя домой?

Разнаряженный чигиданец в стороне не слышал их перешептываний, дергано переступал с ноги на ногу, дергая темные пальцы.

– Нет, ыгры, – качнул вдруг головой Бабо. – Вы мне жизнь спасли, на мне и так долг жизни, я вам очень обязан... Нельзя без выкупа. Я не согласен.

– Что ж, – вновь озадачилась Ырын, потирая пальцем лоб. – Ладно.

Повернулась к другому мужчине и громко сказала:

– Один нож и один конь. Хороший нож. Хороший конь.

– Да-да, – закивал радостно оживившийся покупатель. – Сейчас, сейчас, госпожа!

Причем "госпожа" выскочила у него на чигиданском. Махнул кому-то из других мужчин в халатах, в той стороне тоже засуетились.

"Вот же черт!"

Ырын вдруг так осточертела вся эта шумная возня с чужими людьми, грустные мысли начали атаковать ее. Вот сейчас и Бабо уйдет. И останется она опять одна...

Горечь подкатила к горлу.

– Этот нож сойдет, – указала она на чуть изогнутый небольшой кинжал в потертых простых ножнах, висящий на поясе поверх яркого халата чигиданца.

Чтобы меньше бегали в поисках "хорошего" ножа, а то достали суетой. Люди такие люди... суетливые и шумные. Все племя уже на уши поставили.

– Но это... – вдруг перестал радоваться покупатель.

Заметался его взгляд.

– Это наш семейный клинок, от деда нашего деда, – едва слышно пояснил за ее плечом Бабо. – Только старшим сыновьям в роду передается.

– Хочу этот! – заупрямилась Ырын.

– Да, госпожа, – быстро сдался покупатель и, завозившись, покорно снял ножны с пояса.

Ырын встала, подошла ближе и приняла из его чуть подрагивающих рук чужую семейную ценность.

– Конь какой? – может, и грубо прозвучало, но сейчас у нее тоже циклон внутри надвигается.

Ей указали на какого-то вьючного коня, заверяя, что он такой хороший...

– Хорошо, – прервала она последовавший поток восточных, вот точно на земной манер восточных словоизлияний и восхвалений, однако в исполнении на голиновском рыкающем наречии слушать такое скорее пытка. – Можете забирать Бабо. Бабо, ты теперь с этим гын.

Вот и все.

Теперь она одна.

Так внезапно.

Сколько думала о своем будущем, но такого быстрого развития событий даже не предполагала.

Пока чигиданцы здесь же обнимались и взволнованно о чем-то переговаривались на своем, где даже малую часть быстрых, наполовину проглоченных фраз она не понимала, Ырын думала.

О своем, о грустном.

Дождалась паузы в оживленной беседе мужчин и окликнула:

– Агилям-чан.

Оба мужчины синхронно повернулись. Ах да, раз они кузены и, кажется, именно по мужской линии, то у обоих одинаковая фамилия вроде бы.

– Джа Бабо, – поправилась она. – Ты был моим наставником, много полезного рассказал и показал. Мое уважение к тебе велико. Возьми на память обо мне этот нож, – протянула ему те самые ножны с их же семейной реликвией, которые до сих пор держала в руках. – И того коня. Они тебе нужны, чтобы удачно вернуться домой. К семье. Пусть духи всегда смотрят на тебя сверху.

Говорила она на голиновском языке, но правую руку к сердцу приложила и чуть склонила голову, что по-чигидански означало уважение. У второго чигиданца челюсть отвисла.

– Ох, ыгры! Ырын-чана! – всплеснул руками взволнованный Бабо.

Еще чуть-чуть и он прослезится. Но тогда Ырын тоже не сдержится.

Шагнув вперед и быстро сунув в руки кланяющегося Бабо кинжал, развернулась и ушла за шатер вождя.

Ей нужно перевести дух.

Побыть одной.

Хотя она и так одна.

Опять.

Здесь у нее нет семьи, к которой она могла бы уехать.

Вернее, ее семья уже здесь, клан Серых Жмырх, только вот... Она как свой среди чужих и чужой среди своих.

Что ж, поедет к людям потом одна.

Она справится.

Она же сильная.

Главное, не забывать об этом.

Солнце все ниже клонилось к горизонту. Изматывающая жара спадала, а голод проснулся. Сейчас бы к костру, пожарить рыбку с пряными травами, как частенько в последнее время они делали на ужин... Блин, еще ту рыбу теперь ей самой доставать из ловушек и кому-то скармливать. Потому что около ее палатки больше не будет ни Бабо, ни Рика... И огонь теперь самой разводить, опять мучиться с неудобным кресалом, привыкла, что в последние недели огнем их Рик обеспечивал.

Ырын протяжно вздохнула.

Однако долго предаваться меланхолии ей не дали. Вскоре прибежали ныры с заявлением, что ныдыр велел ей прекращать "думыс будын", и что гын уже собрали выкуп.

И ничего она не "страдает фигней"! Конечно, оркам не понять, у них-то меланхолий совсем не бывает. Природой не предусмотрено, прям аж завидно. Но поступить как они, когда у