Любовь, которую ты вспомнишь - Рина Сивая

Они называли меня папой. Оба. Не договариваясь об этом, не запинаясь перед этим словом. Называли так, будто для них это естественно. Папа. Два слога, четыре буквы. Такие простые, а я все никак не мог поверить, что они предназначались именно мне.

Но мне было хорошо. В этом новом статусе, в этой новой компании. Хорошо так, как не было никогда за эти несчастные пять лет, прошедших с получения амнезии. Словно я вдруг оказался дома.

– Но ты же не будешь, да, пап? – с надеждой посмотрел на меня Александр. И за столь трогательное «пап» из его уст я готов был согласиться на что угодно.

– Думаю, не сегодня, – обнадежил я сына, но добавил, чтобы не растерять расположение его матери: – Но в следующий раз я угощу тебя супом, который я очень люблю. Думаю, ты оценишь.

Вряд ли Александр так просто мне поверил, но мужественно кивнул и уселся ровно, всем своим видом демонстрируя, что готов обедать.

– Один раз он уже пробовал гаспачо, и ему не понравилось, – тихо проговорила Анна.

Я даже не удивился, что она в курсе, о каком именно блюде я говорил. Просто отметил про себя, что эта женщина явно неплохо меня знала, и смирился с этим. Хотя, когда в той же ситуации мать или брат пытались меня в чем-то убедить, я начинал воспринимать их в штыки.

Но с Аной привычное поведение не работало. Точнее, не работало то, что я считал привычным. С ней хотелось быть другим – не таким собой, к кому я привык. И что действительно удивляло, так это то, что я не испытывал от этого внутреннего противоречия никакого дискомфорта. Меня не пытались загнать в другие рамки – я сам в них с удовольствием шел.

– Это просто был неправильный гаспачо, – улыбнулся я и заказал нам с сыном двойную порцию картошки.

Глава 37.

Диего Солер

Я никогда столько не улыбался, как за время того обеда. И, наверное, я никогда в жизни столько не умилялся всему. Как Александр пересчитывал картошку в наших тарелках, уверенный, что мне положили больше, но сбивался, потому что умеет считать только до пятнадцати. Как он пачкал руки и губы в кетчупе и уворачивался от матери, пытавшейся всучить ему салфетку. Как сосредоточено вытирал каждый пальчик, когда ту же самую салфетку подал ему я. Как пил через трубочку молочный коктейль и тер глаза, сурово заявляя, что он не устал.

И хотел бы я сказать, что все мое внимание было приковано к сыну, но это была бы ложь. Я не следил за Анной специально, но невольно отмечал каждую ее реакцию. Как нежно она улыбалась, глядя на сосредоточенно считающего сына. Как качала головой и вздыхала, когда он капал соусом на футболку. Как показательно хмурила брови, пытаясь привести ребенка в порядок, а потом отворачивалась, чтобы спрятать улыбку, когда Александр беспрекословно выполнял мою просьбу вытереть руки.

Каждое действие Анны откликалось во мне не меньше, чем действие нашего сына. Не так, как должно было откликаться действие женщины, с которой я собирался развестись. Она меня цепляла – каждым своим взглядом, наклоном головы, поднятыми глазками. Что-то внутри меня, что-то неизведанное и необъяснимое, тянулось к ней снова и снова, стоило только нам посмотреть друг на друга хотя бы на секунду. Я хотел ей улыбаться. Не потому, что она – мать его моего сына. Потому что она – это она.

Вчерашний вечер что-то изменил во мне, и дело было не в рассказе Аны о наших отношениях. Дело было в ней и том, что она вызывала во мне. Это уже не интерес потерявшего память человека, это не симпатия из-за общего ребенка. Мне не хотелось в это верить, но я давно уже перестал врать сам себе, поэтому признавал: это влечение. То самое сугубо мужское влечение, когда сидящая напротив женщина тебе нравится. Нравится настолько, что хочется ее узнавать, проводить с ней время, держать за руку. И не только это.

Разум бунтовал, напоминая, что у меня есть Елена. Но чем больше времени я проводил в компании Анны и Александра, тем меньше этот довод меня волновал. Мысль о том, что моя семья – это сидящие рядом двое, уже не казалась мне сугубо юридическим фактом. И я пока не понимал, как к этому относиться.

Мы вышли из ресторана спустя час. Александр к тому моменту уже больше молчал и все чаще зевал, но до последнего храбрился и пытался потащить нас гулять дальше.

– Тебе нужно поспать, солнышко, – качала головой Анна.

Александр топал ногой и останавливался на месте, вырывая свою ладошку из маминой руки.

– Нет!

Хмурился, складывал руки на груди, смотрел зло. А у самого при этом глаза едва ли не слипались.

– Саша! – Ана предприняла еще одну попытку, но наш сын оказался непреклонен.

– Я хочу гулять!

Если честно, я понятия не имел, как реагировать на детские истерики – такого опыта я у меня еще не было. Дети Сары если и пытались при мне капризничать, всегда делали это в присутствии своей матери, а та могла их успокоить одним словом. Я был уверен, что и Анна умела парочку подобных фокусов, но, когда она поднимала на меня немного извиняющийся, немного испуганный взгляд, я просто не смог остаться в стороне.

– Эй, малыш, – опустившись перед сыном, вынудил его перестать прожигать недовольным взглядом Анну. – У меня есть предложение. Давай сейчас я отвезу вас с мамой домой, вы отдохнете, а вечером мы вместе сходим в парк. Как ты на это смотришь?

Александр смотрел настороженно, недоверчиво. Сомневался, искал где-то подвох. Но его не было. Я собирался проводить со своим ребенком столько времени, сколько потребуется, чтобы жгучее чувство вины внутри меня сдохло в страшных муках, а у Алекса не возникло даже намека на мысль, что отец его оставил.

Хм, Алекс. Я первый раз мысленно сократил имя сына, и мне это понравилось. Словно новый виток отношений, большая близость. Нужно будет обязательно узнать у него, не против ли он такого обращения. Я был бы рад называть его так.

– Ди, спасибо за предложение, но у тебя наверняка много дел, – в отличие от еще слишком маленького Александра, Анна прекрасно умела находить проблему там, где ее не имелось. – Мы не будем навязываться или…