Русский романс - Наталья Гончарова

всю шерсть, дай Бог памяти, полторы тысячи рублей, я был согласен и вы не в обиде. Или я, Степан Михайлович ошибаюсь, поправьте меня ежели не так? А тут считай в два раза больше, целых три тысячи рублей. И это без учета извоза.

– Так то оно так, только ведь не все просто в этой жизни, Николай Алексеевич, жизнь, сами знаете, переменчива, а торговля тем более, торговля дело рискованное, сегодня зерноза пуд двадцать копеек, а завтра хоть мышам на корм отдавай задаром, а послезавтра опять в дефиците, и по рублю не найдешь, в особливо засушливый али дождливый год и по два рубля.

– Позвольте же, Степан Михайлович, я конечно же это понимаю, но не могли же цены в ночь измениться, и потом то разница в цене за зерно. А эта разница так велика, будто разница между зерном и хлебом, или шерстью и шубой. Не могли цены так вырасти, прямо в ночь, не могли! – Николай судорожно соображал, он знал, что качественная шерсть в основном идет на экспорт, а занимаются этим две три купеческих семьи, являющиеся монополистами в регионе, и если он сейчас не согласится на предложенные условия, то все труды, которым он посвятил себя, мануфактура, станки, дом который, он заложил, земли которые он продал, пойдут прахом. В то же время, такими деньгами в данный момент он не располагал, следовательно и выбирать было не из чего. Право слово, какой же он Иван-Дурак, и что же ему теперь делать? Коня терять? Или Голову?

– Я мог бы продать еще дороже – продолжил купец, но из уважения к вам, к тому же я человек слова. Стало быть своих обязательств не нарушу, в общем три тысячи рублей за шерсть и сверх того за транспорт двести. Окончательное предложение мое Вам, Николай Алексеевич.

– То, что вы человек слова, я Степан Михайлович, уже убедился. Только вот боюсь мне вам предложить нечего, такими деньгами я в данный момент не располагаю, –процедил сквозь зубы Николай.

– Так разве ж это проблема, ежели только в том проблема, то не берите даже в голову, я выпишу вам вексель, какой суммой вы располагаете сейчас, словом какую сумму сверх вашей в векселе писать? Сколько вы хотите, чтобы я вам ссудил?

Николай чувствовал себя кроликом, которого ловкие охотничьи собаки загнали в нору и вот-вот готовы растерзать, только сейчас он понял как был наивен и глуп, и от того ему стало еще горше. Он то, думал, что понял жизнь, и вот, в этой дыре, его вокруг пальца обвел этот неотёсанный мужик с красным лицом. В тот миг он ненавидел себя, что был так слеп, в своем стремлении построить дело своей жизни в том месте и в той области, руководствуясь правилами игры в игре без правил. Теперь же идея, выпускать ткань, не хуже заграничной, казалось ему мальчишеской и незрелой. Он вдруг захотел опустить руки и сбежать отсюда, куда глаза глядят. Но то было мимолетное малодушие.

– Две тысячи, – коротко произнес он, голосом лишенным чувств и эмоций.

– Голубчик, – обратился купец к своему помощнику, – принесите все необходимое. – А тот словно уже и ждал со всем готовым, прямо за дверью. Так что все заняло не более пяти минут.

Словом, все документы были подписаны, купец чувствовал себя превосходно, паутина, которую он медленно, но терпеливо плел, была почти готова. Управляющий вчера вернулся с добрыми вестями, все векселя и закладные Иевлева был выкуплены, так что вместе с последним, этот мальчишка был должен ему уже почти пятьдесят тысяч рублей. Ему и во век с такими долгами не расплатиться. Сегодня же, он вышвырнет его из города, ни с чем, и едва сдержав улыбку, исподлобья посмотрел на Николая, на его красивый профиль, на молодость и мужскую привлекательность, с завистью и сожалением, но с чувством превосходства, что с легкостью смог обвести вокруг пальца, этого вкрадчивого и интеллигентного мужчину. В этом деле ему не место, даже если бы ситуация не сложилась таким образом, и он не покусился бы на его интерес, маловероятно, что у него, что то бы получилось в будущем, не с таким характером, и не с такими представлениями о жизни.

– Ну что ж Николай Алексеевич, пожалуй, самое время отобедать или отужинать, час то поздний, припозднились мы, припозднились. Кузьма, вели подать лошадей, – не успел он это произнести, как тот уже выскочил из-за двери, будто был уже давно наготове и ждал команды. – Тем более, нам Николай Алексеевич, есть еще кое о чем поговорить. – Николай удивленно воззрился на него, в душе предчувствуя дурное.

– Ваше степенство, Кузьма на бричке, уже ждет вас.

– Вот и чудесно. Пойдемте, пойдемте, Николай, – и впервые не назвав его по имени и отчеству, он покровительственно и с чувством превосходства, похлопал Иевлева по плечу.

Выйдя из конторы, Степан Михайлович никак не мог найти глазами свою бричку. Бричка была новая и снабжена всеми удобствами, и оттого крайне неповоротливая и лишенная какого- либо маневра на дороге. А так как из-за дождей дорогу развезло, извозчик смог остановиться лишь в пятистах метрах от выхода.

– Вот черт его дери, замочиться стало быть боится, лошадей видите ли он жалеет, а ног моих не жалеет, ну я ему …. – разгневался купец, что ему пришлось идти в самую грязь. – Ну да ладно, может и к лучшему, такие дела за ужином может и обсуждать вредно, на пищеварение дурно влияет, поговорим пока идем, – продолжил Кузнецов, громко рассмеявшись, – тут вот какое дело, Николай Алексеевич, я вексель вам выписал, не имея сомнений в вашей платежеспособности, а вы, замечу, меня не остановили, так ведь? Так, – не дожидаясь ответа, заключил Кузнецов и тотчас снова продолжил: – Но вот что выясняется, мануфактуру вы купили отчасти в ссуду, да еще кое-кому, как я выяснил, должны были, словом, в общей сложности, векселей оказалось … дай Бог памяти, не напомните, цифру, голубчик? – и он остановившись внимательно посмотрел на Николая, лицо которого стало мертвенно бледным и исказилось гримасой ужаса и презрения. Казалось, он едва стоит на ногах.

– Что… вы… хотите…сказать? – процедил сквозь зубы Николай, казалось слова, застревают где-то в гортани, и он с большим трудом, будто давясь своим бессилием, произносит их.

– Да я, собственно говоря, все уже и сказал, должны вы