Русский романс - Наталья Гончарова

будут повторяться с неотвратимой последовательностью. И ее судьба в веренице дней, подле дурно воспитанных детей, либо выживших из ума старушек. Она конечно же, не примет предложение купца, а стало быть вся жизнь пройдет именно так. Так не проще ли здесь и сейчас смириться со своей судьбой, простить и отпустить его из своей жизни, не заставляя казниться его и не мучая себя.

– Анна? – испуганно прошептал он, за дверью, – вы здесь? – ну конечно она здесь, где ей быть еще, что за глупый вопрос, – отругал сам себя Николай.

Но вот, вопреки доводам рассудка, Анна повернула ручку вниз и отворила дверь. Николай от неожиданности с грохотом ввалился в комнату, едва устояв на ногах.

– Тише же! Вас услышат! – гневно прошипела Анна. Только сейчас, она поняла, что находясь во власти своих горестных чувств, даже не удосужилась зажечь свечу, мрак стоял по истине кромешный. Глаза начали привыкать к темноту, она на ощупь по памяти добралась до комода, где стояла свеча. Робкое пламя устремилось ввысь, освещая комнату, и хотя сияние от свечи было скудным, казалось и этого света слишком много в тот миг, обнажая чувства, скрытые до того под покровом ночи.

– Если бы вы так долго не препятствовали, никакого шума бы и вовсе не было, – раздраженно заметил Николай.

– Зачем вы пришли? – сухо прервала его Анна.

– Да что с вами, вы будто разъяренная кошка, шипите, чуть не кусаетесь, не пускаете в дверь, хотя не меньше меня знаете, какой опасности подвергаете и меня и себя. Вы верно белены объелись? – едва сдерживая раздражение, спросил Николай.

– Увольте меня, не желаю слушать ваши нравоучения, вы мне не батюшка, не мой наниматель и уж тем более не мой благодетель говорите зачем пришли и уходите.

Посмотрев на нее с минуты, всматриваясь в плотно сжатые губы, и две глубокие морщины, которые пролегли между бровей, на ее осунувшийся вид и измятое платье, будто она легла прямо в нем на кровать, и на влажные огромные глаза, с пролегшими под них тенями. Он хотел было еще что-то спросить, но вдруг как будто понял причину и гнева и грусти.

– Голубка моя, – и он нежно обнял ее за плечи, ловя своим взором ее глаза.

Анна вопросительно и недоверчиво посмотрела на него, хотя и не стала вырываться из его рук.

– Ты понапрасну горевала, мы уезжаем завтра, не я, мы, – видя как удивленно округлились ее глаза он едва сдержал самодовольную улыбку, чувствую себя не то что благодетелем, а скорее рыцарем в до блеска начищенным доспехах, который вызволяет пленницу из башни злодея. Как же это приятно делать добрые дела и совершать благородные поступки, жить по чести. В этот момент он понял, что спасая ее, он спасает себя. Она бы и без него не пропала, никогда бы не свернула на дурную дорогу, не согласилась на бесчестье, какие бы тяготы и испытания не послала ей жизнь, ничто не запятнало бы ее души, тот свет, который жил в ней, не позволил бы ей озлобиться, ожесточиться, оставаясь неизменно великодушной и к сильному и к слабому и к богатому и к бедному. А вот как сложилась бы его судьба без нее, пожалуй, лучше не знать, можетбыть, он стал бы невероятно богат, но душою безмерно беден, в конце концов разочаровался бы в жизни, начал пить, кутить, а потом и вовсе бы пропал или свалился в пьяном угаре с лошади, как его батюшка, царствие ему небесное.

Как же это важно найти правильного человека, который бы вознес тебя на небеса, а не погубил тебя и не испепелил в огне порока души твоей.

– Собери вещи сегодня, завтра вечером мы должны тронуться в путь, как только я закончу дела свои. К тому моменту мой приказчик Георгий для нас все подготовит. Люди говорят, ясной погоды ждать бесполезно, так что дожди к концу недели размоют и без того дрянные сибирские дороги, а там недалеко и до того, что местная речушка из берегов выйдет, а я меньше всего хочу остаться в этом треклятом городишке, подле этого тараканища, особенно как только он узнает, как я увел у него из под носа эдакое сокровище, – последнюю часть предложения, он конечно же вслух не сказал, а лишь подумал про себя, но пожалуй, это был главный аргумент их спешного отъезда, никакие размытые дороги не пугали его так, как гнев купца, он испытывал почти животный страх, но не за себя, а за нее, как только тот узнает о случившемся.

Анна слушала его затаив дыхание, от радости и страха перед неизведанным, будто кровь закипала под кожей, живот крутило, а голова шла кругом, будто она наелась забродивших после весны ягод. Он брал ее с собой и этого с лихвой хватило для счастья, тот факт, что он ни словом не обмолвился в качестве кого он везет ее в Петербург, ничуть не тревожил ее. То чувство, которое она испытывала к нему,было столь чисто и возвышенно, что не могло быть греховно, а стало быть остальное не имело значение. Однако мысль о батюшке и матушке, болью отразилась в сердце, и если для себя этот путь она не считала бесчестьем, то в их глазах, она неизбежно будет покрыта позором. Но вслух она эти мысли сказать не посмела, боясь спугнуть хрупкое и переменчивое счастье.

– Завтра, как только начнет смеркаться, я буду ждать в нашем месте, умоляю вас, не тащите с собой тысячу ненужных женских штучек, чем легче поклажа, тем лучше. Тем быстрее будут мчаться кони.

– Боюсь, вы меня путаете с изнеженными петербургскими барышнями. Я пунктуальна и собрана и могу обходиться в обычной жизни лишь самым необходимым, не хуже полевого солдата, – засмеялась она.

– Вот только, боюсь, путешествовать нам придется втроем, не уверен, что для вас данное обстоятельство будет удобным и комфортным, однако же, к сожалению этого попутчика нельзя никуда деть, – серьезно заявил он.

– О, я совсем не против присутствия вашего приказчика, ваш друг это мой друг, не тревожьтесь, меньше всего думайте о моем удобстве, если бы вы знали как я добиралась из своего родного города сюда, поверьте, даже путешествие на верблюдах по пустыне, пожалуй, и то комфортнее.

– Нет, нет, боюсь, вы ошибаетесь, это не Георгий, он решил здесь еще задержаться, и отправится следом