Оборотень - Анастасия Малышева

не так уж хотелось, но обострять конфликт не хотелось ещё больше. Зря я позавчера понадеялась, что за ночь женщина успокоится и будет готова меня выслушать. По ощущениям за прошедшие сутки она наоборот, обозлилась на меня ещё больше и отгородилась.

Как будто мы чужие люди-оборотни. И как будто я в самом деле всего лишь приблудная нахлебница, которая не умеет быть благодарной.

Чувство неприятное. Но в то же время… Ровно тоже самое я ощущала большую часть времени, проведённого в замке. Привычное. Разве что немного обидно. Я всё же надеялась, что здесь будет иначе. Зря, очевидно.

Вздохнув, я спустилась на первый этаж и вошла в кухню, невольно отметив, что Реона стоит ко мне спиной и смотрит исключительно в окно.

Тарелка с горячим супом стояла на столе, но в единственном экземпляре. И вот это было по-настоящему обидно.

Неужели моё нежелание подчиниться вызвало настолько сильную неприязнь? Что она даже обед делить со мной больше не хочет.

Невольно я поджала губы, сдерживая порыв расправить плечи и ответить, как подобает принцессе. В молчании заняла своё – отведённое мне Реоной, – место за столом и без слов, без вопросов принялась за еду.

Я умею быть вежливой. Научена задавать вопросы. Даже смогла бы усмирить гордость, чтобы начать разговор первой… Но только не в такой ситуации.

Она не захотела меня услышать. Не захотела банально выслушать. Не попыталась понять. А теперь и вовсе делает вид, что оскорблена ситуацией – а ничем иным подобное поведение быть не может. Слишком нарочито молчание. Слишком показательно. Словно ещё один урок для нерадивой ученицы.

– Благодарю за еду, – ровно произнесла я.

Встала из-за стола, перенесла пустую тарелку в раковину. Медленно, без спешки, но… Вопроса не последовало. Даже когда я на целую минуту у той самой раковины задержалась, чтобы вымыть свою несчастную тарелку.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Вопрос прилетел в спину, когда я уже вышла в гостиную. Я замерла, подумав, что мне, видимо, показалось. Но обернувшись, поймала пристальный, тяжёлый взгляд Реоны.

– Мне не о чем вам говорить, госпожа наставница, – тем же прохладным тоном отозвалась я.

Исполнила придворный реверанс, как обычно отцу, и ушла наверх. Новых вопросов не последовало. Так же как и слов. Не обязательно извиняющихся, даже пусть не объясняющих, но… Почему-то я ждала, что Реона скажет ещё хоть что-то. Однако она промолчала, а я не стала задерживаться.

Тёплый чердак, раскрытая книга и… Никакого желания вновь погружаться в дебри букв. Да и чердак перестал казаться таким тёплым и уютным.

Просто очередная комната… Очередная чужая комната, где мне позволили пожить какое-то время. Не больше, не меньше.

Даже вчера это не ощущалось так сильно. Да и сегодня, если так подумать… Лишь сейчас. Лишь это молчание Реоны задело за живое. Обидело. Ведь в какой-то момент я в самом деле верила, что она не такая, как отец. Что с ней мы найдём общий язык… Что она станет тем человеком, что лучше волков. Но пока, увы, я ошиблась.

О, Арион… Неужели я прошу слишком многого?

***

Признавать вину, каяться, оправдываться – очевидно, Мия не собиралась делать ничего. И виноватой себя не считала. И это злило Реону.

Ей с трудом удавалось сдерживаться от того, чтобы отчитать Артемию. За неподобающее поведение. За излишнюю – и совершенно неуместную, необоснованную! – гордость. И за неумение признать свою ошибку честно и прямо.

– Как будто она не во дворце росла, а в лесу среди волков! – недовольно произнесла себе под нос Реона, покидая дом.

Она догадывалась, что для Мии всё равно что чужая тётя. Не ждала от девочки понимания их родственной связи. В конце концов, у незадачливого зятя было ещё четверо детей, и Мия, как самая младшая, видимо привыкла к вседозволенности и всепрощению.

Эта мысль не давала ей покоя.

Потому что намёков бывшая принцесса не понимала. А сказать прямо… Реона боялась, что не сможет удержать свой характер, и выплеснет все свои мысли в самом жёстком, самом хлёстком варианте.

Но и молчать дальше было невыносимо. Тем более, что Мия совершенно не терзалась чувством вины. И это, наверно, раздражало Реону сильнее всего.

Раздражало настолько, что дверь храма едва слышно хлопнула, подчиняясь хозяйской руке.

Женщина медленно прошлась между рядов лавок. Привычно взялась за наведение порядка, с помощью магии. Но желанное успокоение не пришло даже спустя два часа, когда весь храм чуть не блестел от чистоты.

Выдохнув, Реона остановилась в проходе и обернулась на статую Арион. Впервые за много лет чувствуя растерянность.

Жажда справедливости и определённости боролась с нежеланием потерять внучку так же глупо, как некогда дочь.

Женщина помедлила. Несвойственные чувства угнездились внутри и исчезать не желали. И, вздохнув ещё раз, подошла к статуе своей богини. Голову подняла, всматриваясь в искусно высеченное из дерева лицо.

– Что я делаю не так?

Вопрос сорвался против воли шёпотом. Как будто она спрашивает о чём-то постыдном. Ведёт себя неподобающе величественной жрице, лишь на одну ступень отстоящей от богини.

Вот только иного пути будто и не было. Разговор с Миртой не привнёс ясности, не дал понимания Мии. Не помог приблизиться к нему. Скорее уж наоборот. И хотя, конечно, Мирта не имела никакого отношения к произошедшему на площади. Конечно, Миклуш мог поймать Реону в любом ином месте, чтобы рассказать о творящемся безобразии, но ассоциация оказалась слишком сильна.

– …не слышишь.

То ли шелест листьев, то ли ветер…

Но Реона замерла, с широко распахнутыми глазами глядя на Арион. Потому что звук исходил откуда-то из глубины древесного изваяния, и не мог принадлежать никому иному. Потому что лишь божественный голос мог звучать так, проникнуть в самую душу и на долгий удар сердца окутать его теплом поддержки и понимания.

Реона судорожно сделала вдох, уцепилась за спинку ближайшей скамьи и тяжело осела на сидение.

Глаза из янтаря стали чуть тусклее. И стало ясно, что никаких иных подсказок не будет. Вот только все жрецы и жрицы, кроме разве что последователей, знали – Арион не отвечает никому последние пятьдесят лет. Последним, кто слышал её голос, был Элверон, который тогда стал верховным жрецом и остаётся им и поныне.

Это величайшее откровение. Величайший дар. Что-то, о чём Реона не могла даже подумать.

Но от мысли поделиться радостью с Верховным стало зябко. Нахмурившись, жрица качнула головой.

Это было не наставление. Это был совет. Подсказка – для неё одной.