Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор

не приходилось мне предлагать себя мужчине, но ведь и ситуация не совсем простая. И нет ничего дурного в том, чтобы дать знать о своих чувствах и намерениях… Конечно, это не соответствует общепринятому образу благочестивой дамы, и всё же… Кем эти правила писаны? Вот именно — и я не знаю.

Преисполненная решимости я надеялась встретить князя в Кружке, но он не появился, как и на следующей неделе — словно чувствовал, что его ждёт серьёзный разговор. Конечно, глупо было предполагать, что князь меня избегает, но именно так это всё и выглядело.

На освещение Исаакиевского собора он изволил явиться, но тут уже я не посмела подойти — не в храме и не в такой день. После князь снова пропал — говорили, ему стало хуже, но, когда я осмелилась навестить его, мне сообщили, что князь не в столице. Закрадывались нехорошие мысли — куда же он снова уехал? Не на фронт ли? — но я старалась не думать об этом, повода не доверять князю не было.

И снова Господь на дал мне объясниться. Оставалось только ждать и смиренно молиться — ведь Он слышит всякого взывающего к Нему.

* * *

1859 год

Воронцова дача, Петергоф

Имения княжеского рода Воронцовых простирались по всей России и за её пределами. Но именно здесь, в Петергофе, на землях, подаренных когда-то самим Петром I, расположилась любимая Демидом с детства дача. С начала основания она обмельчала, часть территорий оказалась распродана за ненадобностью — отец больше предпочитал развивать имения в Крыму. Демид же любил именно это место, а потому, уехав из Петербурга, занялся его облагораживанием и жил теперь в отдалении от суеты, а главное — в отдалении от сердечных привязанностей.

О том, что Демид в Петергофе, никто не знал. Конечно, о месте его обитания было известно тётушке, знал Лев и знал Илья Мирюхин. Последний и стал причиной для нового отъезда, точнее — толчком.

Воспоминания об их последнее встрече заставляли Демида злиться. Он одновременно переживал сильнейшее в жизни раздражение и благодарность, ему невыносимо было признавать, что Мирюхин имеет право беспокоиться о Лизе, но в то же время он полностью признавал его правоту.

Илья Мирюхин прибыл к нему незадолго до освещения Исаакиевского собора. Без приглашения — прямо в Петербургскую усадьбу — и отказывался уходить, пока с ним не поговорит хозяин дома.

Демид не стал отказываться — пригласил Мирюхина, выслушал.

— Если в вас есть хоть капля чести, вы покинете столицу и навсегда забудете о Лизе.

Демид так сильно сжал челюсти, что заболели зубы. Хотелось взять этого самоуверенного нахала за грудки и встряхнуть так, чтобы он сам навсегда забыл о Лизе. Омерзительно Демиду было думать, что этот очевидно заинтересованный мужчина живёт в её доме, что она подпускает его так близко, считает семьёй, доверяет. Не-эт, в глазах Демида Илья не был «кузеном». Они с Лизой — не родственники. И как бы ни пытался Мирюхин объяснить своё поведением «братской заботой», ничего иного кроме обыкновенной мужской ревности Демид в этом не видел.

— Я сам решу, как мне поступить.

— Вы уже решили — вернувшись. Вы не достойны её, боле того, я скажу вам — вы ей враг. Вы, ваш отец, весь ваш род. Она ненавидит Воронцовых.

— Не сомневаюсь, — Демид криво улыбнулся. Уязвить Мирюхина, поставить его на место, хотелось со страшной силой. — Впрочем, это не мешало её сиятельству проводить со мной время и называть другом.

— Да как вы!..

— Спокойнее, не надо драмы.

— Лиза слишком юна, чтобы понимать всю серьёзность сложившейся ситуации.

— Скажите это ей — потом обязательно передайте, что вам ответили.

— Она наивна и склонна к романтизации — как и всякая девушка её возраста.

— Лизавете Владимировне уже двадцать, едва ли это всё ещё возраст «наивности и романтизации». Вы недооцениваете её, впрочем — я не удивлён.

— А вы? Вы, я смотрю, оценили её вдоль и поперёк!

— Следите за языком, — Демид понизил голос. Ещё чуть-чуть — и быть дуэли, причём неясно, кто первым бросит перчатку.

Мирюхин распалялся. Демид уже представил всевозможные варианты развития событий. Дуэль. Его победа — Лиза не простит. Его проигрыш… Это вряд ли. А даже если так — он недостаточно сделал, чтобы умереть сейчас. Едва не погибнув, он, наконец, понял, что и у его жизни есть цель. Любовь? Признание? Месть? Борьба? Всё это меркнет в сравнении с тем, сколько пользы он может принести людям — простым людям. Его имя, его капиталы — кому они достанутся после его смерти? Как ими распорядятся? Нет-нет, поначалу долженствует составить завещание, такое, которое не оставит сомнений — дела Демида не будут свидетельствовать против него после смерти.

— Вы уберётесь из столицы, — повторил Мирюхин.

— Уберусь, — не стал спорить. — Вы правы — Лизаветы Владимировны я не достоин. Я и не надеялся быть с ней, а она… Женщины склонны к жалости и излишним сожалениям. Это может пробудить в ней чувства, она любит спасать — людей, их души, — так почему бы не спасти меня?.. Я не желаю ей развития этих ложных чувств. Она красива, молода, богата — у неё многое впереди, а я лишь отвлекаю её внимание от действительно важных вещей.

— Рад, что вы это понимаете. Тогда надеюсь в скором времени получить вести о вашем отъезде.

— Я обязан быть на освещении Исаакия, а после… После уеду.

— Куда?

— Не думаю, что это ваше дело.

— И всё же мне нужно знать, какую местность объезжать стороной.

Самоуверенный, гордый, наглый — чёрные глаза Ильи светились, словно прогретые угли. Пламя внутри него едва сдерживалось хрупкой человеческой оболочкой. Этот мужчина был другим — не таким как Демид, не таким как Лев или даже граф Мирюхин — не таким, как хоть кто-то, хорошо знакомый Демиду. Иной человек, иная сущность, словно бы его выкрали из далёкой необузданной страны, полной вулканов, цунами и прочих опасностей, и привезли в серую Россию на потеху дворцовым снобам.

И всё же Демиду был знаком этот взгляд. Лиза нередко смотрела на него точно так же. Она, совершенно не похожая на Илью внешне, обладала тем же огнём, той же сущностью — необузданной и свирепой, и Демид отныне знал наверняка — эти души ковались на высоте Кавказских гор. Возможно там, где-то там прятались кузницы, в которых Господь создавал крепкие стержни, что не позволяли целым народам отступать, опускать головы, не позволяли проявлять смирение ни перед кем, кроме Него самого.

Ни Лиза, ни Илья не были детьми гор по